Я кивнул, опустив руки – в буквальном смысле. По телу расползалась неприятная слабость. Горцы Шантрама, видимо, здешний аналог швейцарских наемников, которые действительно прославились отменной стойкостью и верностью нанимателю. Единственный настоящий актив Растара… Или мой. После того как я возьму мандат.
– Теперь я немного понимаю общее положение дел… Император потерял управление страной, армия почти разрушена, если и осталась какая-то законная власть, та власть, которую хоть как-то слушаются, то сосредоточена она в Нораторе, и то ненадолго.
– Ну конечно! – вскричал барон, вновь начав расхаживать вдоль подоконника крупным гренадерским шагом. – Конечно, Торнхелл. Все именно так, и мне отрадно видеть перед собой столь умного человека! Казна Санкструма пуста, чиновники и дворяне творят беспредел на своих землях, среди простых солдат брожение, среди крестьян – бунты, горожане спят и видят, когда появится сильная рука! Архканцлер ничего не сможет сделать за два года… Да он, между нами говоря, и не успеет, ведь некоторые, став архканцлерами, уже пытались, но их всех убили… Да-да, убили!
Но если ты просишь моей помощи, Ренквист, значит, какие-то действенные рычаги власти у архканцлера все же будут… и ты их опасаешься. По крайней мере, я смогу опереться на два полка Алых Крыльев. Это для начала. А даже один гвардейский полк во все времена стоит армии обычных солдат.
Барон все ходил вдоль подоконника, сжимая и разжимая правый кулак.
– Энергии власти, Торнхелл, это тонкие, даже тончайшие материи, которые сложно ухватить простому человеку. Династии вырождаются, каждый новый император – хуже предыдущего. А знаете почему? Рожденных править – единицы. Вот вы, Торнхелл, не сочтите за наглость – я уже понял, вы совсем не рождены для того, чтобы править. Нет в ваших глазах такого… фанатичного огня… Вас поставили перед выбором, не спросив вашего мнения, загнали в угол, превратили в заложника чужого выбора! Но я вам помогу! Вы знаете, что Ренквисты – древняя фамилия и некогда земли их были независимы от Санкструма? Потом они вошли в Империю. А теперь случится обратное… Ослабевший Санкструм войдет в земли Ренквистов. При вашем посредстве, Торнхелл, вернее, при вашем активном, но весьма небольшом и безопасном участии!
«Мокрый таз я тебе подарю, чтобы ты им накрылся!» – подумал я с внезапной свирепостью, и едва не проговорил это вслух. У меня заломило виски. Как глубоко он пустил щупальца в Нораторе? Как глубоко пустили щупальца другие партии?
– А Сандер не помешает нашим… – я сделал вид, что неосознанно оговорился, – вашим планам?
– О, вы слыхали об этом степном выскочке? Он стремительно объединяет племена Алой Степи, но, как и все степняки, глуп как пень, алчен. Лимес, конечно, сейчас похож на решето, и Степь может войти в Санкструм бескровно… Сандер знает свою силу. Он захочет денег – я дам ему денег, он захочет еще денег – через год. Я дам еще, я заткну его алчущий рот золотом. Затем, объединив страну снова, я уничтожу Алую Степь. Вы понимаете меня, Торнхелл? Я отнюдь не хочу уничтожения Санкструма. Я сохраню Империю. Под моим правлением она станет лучше. Я создам общество справедливое и гордое, свободное от сословных категорий.
Меня пошатывало. В голове шумело. Сейчас бы прилечь поспать. Но я хочу еще кое-что узнать у барона, я его, выражаясь шпионским языком, прокачиваю, в то время как он уверен, что прокачивает меня. Я держался свободно, но вместе с тем почтительно, и ему это нравилось, и он открывался мне навстречу, чтобы поведать о наболевшем.
Я изобразил сомнение и колебание:
– А дэйрдрины не помешают?
Ренквист издал скрипучий смешок.
– Ах, эти дэйрдрины, глупые фанатичные игрушки этого… – Он явно хотел назвать имя кукловода, но по какой-то причине сдержался. – Знаете, они все мечтают о гибели мира… Дескать, скоро разверзнутся бездны и явятся демоны и властелин зла, и надо творить зло здесь, чтобы заслужить вечную жизнь, как милость своего властелина. Все эти алтари на их мистериях, жертвы, мучения, кровь… – Он скрипуче и чуть нервно расхохотался. – А ведь нет никаких властелинов зла из черной бездны. Не было и не будет. Хранители бездонной тьмы, черное мистическое зло… Это все в нас, в нас, Торнхелл. Мы есмь и альфа и омега, только мы, мы здесь, на земле, творим добро или зло. Здесь только мы хозяева. Только мы властелины. А что там в горних высях или в глубинах мира… уже не наша забота. Наша забота – здесь и сейчас. Так что… насчет моего предложения?
Я сказал, все еще изображая великое сомнение и такой же испуг:
– Ваше предложение весьма… разумно. Однако все это опасно… Не помешают ли нам… вам конкуренты? Ведь, как понимаю, их… весьма много?
Резкий взгляд; барон подскочил ко мне, схватил за локоть:
– С вами уже говорили? Вас перехватили по дороге? Кто? Что вам предложили? Я дам в пять раз больше! Я видел ваши бумаги, вы осведомлены о партиях власти в столице. Так кто же из них вас встретил?
Черт, я допустил ошибку. Теперь мне не удастся его разуверить в том, что какая-то из партий сделала мне предложение, от которого я не смог отказаться.
Я покачал головой.
– Никто. Нас преследовали. Пытались убить. Дворяне некой партии. Кто – я не знаю. Однако теперь я опасаюсь всех.
Он отошел, пробарабанил пальцами по столу. Взглянул на меня с задумчивым прищуром.
– Да-да, опасаться следует всех. Верить нельзя никому. Такое сейчас время. А вы, Торнхелл, конечно, ничего не понимаете, запутались в наших материях, как ребенок… Сколько лет вашему истинному «я»? Ведь вы молоды, правда?
– Двадцать, – соврал я, махом сбросив груз четырнадцати лет.
Ренквист кивнул:
– Да-да, да, да, я так и думал. Молоды, но уже неглупы. Но править, конечно, вы не сможете…
– Вы открыли мне глаза, – сказал я, не особенно погрешив против правды.
Лицо Ренквиста осветила добрая отеческая улыбка.
– А вы знаете, юноша, вы мне нравитесь. Я найду вам хорошее место при новом дворе. Вы займетесь чем захотите. А если будет желание – возьмете некую крупную сумму из моей казны и уедете куда угодно, да вот хотя бы в Адору. Но я бы хотел кооптировать вас в новое правительство. Вы юны, неглупы, способны слушать и понимать императора, ведь я – прямое воплощение судьбы этого государства.
Маньяк. Мегаломаньяк. То есть одержимый бредом величия. Я – это государство, государство – это я. Мне можно все, остальным – делать так, как я говорю, в противном случае…
Он вдруг отодвинул кресло и поманил меня рукой.
– Садитесь, Торнхелл. Выпейте еще вина. Вы мне нравитесь! Вы прекрасно сложены, вам говорили? Ну, садитесь же!
Слова прозвучали приказом. Я понял, что маньяку лучше не перечить, и сел. Слабость продолжала ползти по телу.
А за портьерой все-таки кто-то был. Я слышал теперь сдавленное дыхание. Телохранитель? Или кто-то из соратников барона?
