«Долги Санкструма основные:
Анира Най – Гильдия. Опасна как рысь. Безжалостна есть. Долги?»
Глава загадочной Гильдии изучала меня около минуты, затем насмешливо покачала головой и ушла. Барон удалился следом за ней – в ту самую дверь, до половины прикрытую драпировкой.
Вскоре явились два экзекутора, палача. Молча на шее моей застегнули стальной обод с ошметком цепи, протащили коридорами замка, спустили в деревянной клети и поволокли по осклизлым пещерным ходам, чтобы оставить в этом гроте, где палач в лиловом мундире присоединил цепь к массивному кольцу, вделанному в стену намертво. А другой прикрепил к высокому камню небольшую свечу.
И оба ушли.
За время, которое потребовалось моему организму, чтобы победить дурманящее зелье, от свечи остался огарок.
Огонек мерцал, грозя угаснуть с каждой секундой. Я боялся дышать в его сторону. Я безмолвно созерцал пламя. Цепь не поддавались рывкам, кольцо было надежно вмуровано в стену. Я откинулся к влажной стене, вытянув ноги, и звякнул цепью, каждое звено которой имело дополнительно распорку. В поле зрения не видно камней, которыми можно попытаться – тщетно, конечно – разбить цепь.
Скоро настанет кромешная тьма…
Я принялся неистово тереть одно из звеньев цепи о стену, но вскоре остановился, поскольку занимался абсурдным действием. Нет, перетереть крепкий вороненый металл о стену, конечно, я бы сумел – примерно через месяц упорной работы.
– Б-блин… Ладушки-воробушки… Черт! Попал ты, Торнхелл…
И тут свеча погасла.
Фитиль, слабо дымя, еще тлел какое-то время крохотным багровым угольком, и я смотрел на эту точку, как на алтарь какого-то божества.
Но вот угас и фитиль.
Я оказался в тьме египетской. Про такую говорят – непроницаема. Непроницаема для глаза, абсолютное ничто, сплошное черное покрывало. В такой тьме можно блуждать бесконечно, натыкаясь на стены и рискуя сломать ногу.
Отлично. Теперь, даже если удастся избавиться от ошейника, я буду плутать в этих потьмах вечно. Дорогу к подъемнику я, конечно, не запомнил. Да и запомнил бы – толку немного. Подъемник наверху, а я внизу. И быть мне тут до самой смерти… Вкусил архканцлерской власти, ничего не скажешь!
Я снова дернул цепь, уперся ногой в стену, приналег. Глупая попытка освободиться.
Здесь, в подземелье, было влажно – и цепь покрылась налетом росы, и даже одежда моя начала пропитываться влагой.
Влажная темнота смотрела тысячью глаз, ощупывала тысячью рук, я вдыхал ее, чувствуя оседающий на губах прелый вкус подземелья. Ярость, охватившая меня, вдруг смешалась с отчаянием, на смену которым пришла злость.
Какого черта Ренквист приговорил меня к смерти? Я же сыграл в поддавки, почти согласился на него работать? Почему он решил, что лучше будет меня умертвить, вот так страшно, медленно умертвить? Зачем показывал этой дамочке – Анире из загадочной Гильдии?
Нет ответа. Как нет и света. Буду я умирать медленно от жажды, но, скорее всего, раньше сойду с ума в этой кромешной тьме.
Внезапно я насторожился: где-то далеко быстро-быстро закапала вода – «Шлеп-шлеп-шлеп!», будто голые ступни неизвестного существа выбивали этот звук… Горлум! Чертовы ассоциации… Еще вспомни «Спуск» или «Пещеру», чтобы совсем, так сказать, впечатлиться… Мозг, лишенный привычных ориентиров, начинает выкидывать коленца. Еще пара часов, и я здесь окончательно одичаю, а потом, может, и свихнусь.
Не «может» – а «точно».
А если палач барона открыл задвижку и грот начинает заливать водой? Я покрылся гусиной кожей, почувствовал, как предательски трясется нижняя челюсть. Нет, не поддаваться! Я стиснул зубы, да так, что те скрежетнули друг о друга.
Да ну, ерунда, логика нам поможет: никто не будет стрелять из пушки по воробьям, а в моем случае это именно так, ибо слишком уж велика площадь затопления. Чтобы приморить меня одного, придется спустить в эти пещеры целую реку. Утопить в бочке куда дешевле – то есть экономически целесообразнее, а уж Ренквист знает толк в экономике.
В общем, сиди и не трясись: это силы природы. Все, точка. Просто силы природы. А Ренквисту я нужен. Он играет со мной. Компостирует мозги этой темнотой, этой пещерой, хочет меня поломать.
Я начал дышать размеренно, пытаясь успокоить сердце.
Капель длилась не больше минуты и прервалась так же внезапно, как и началась. Вода сочилась крупными тяжелыми каплями, не струйкой, именно крупными тяжелыми каплями она падала с высоты.
Звук падающих капель больше не повторялся. Я напряженно вслушивался, всматривался в тьму, прекрасно понимая, что она непроницаема для взгляда, но почему-то ощущал себя как на цирковой арене, под десятком ярчайших прожекторов. Откуда ощущение, что за мной наблюдают? Откуда ощущение, что лучше не издавать громких звуков? Откуда ощущение, что лучше всего – молчать?
Да ниоткуда. Это мозг, сволочь, рождает в темноте иррациональные страхи…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я решил сменить позу. Цепь отвратительно громко брякнула о камни, как колокольчик у игрока в жмурки, указывающий охотнику на жертву.
Я затаил дыхание. Затем разозлился на свой страх и выкрикнул:
– Йо-хо-хо-о-о!
И…
И ничего не случилось. Минуты текли за минутами, и ничего не происходило. Дыхание выровнялось, и громкий стук сердца унялся. Иногда кожу овевал заблудившийся во мраке ветерок. Густая тишина вокруг, прямо режь ножом и на хлеб мажь…
Как там Амара и Шутейник? Что с ними? Если меня обрекли на смерть – помилует ли их барон?
Сильно сомневаюсь. И, черт – нет, никто тебя не обрекал на смерть, идиот! Да, тебя страшит осознание собственного одиночества в этой темноте, но его можно терпеть, можно контролировать. И ты вытерпишь эту пытку. И скоро за тобой явятся и освободят!
Темнота. Темнота и одиночество…
Через какое то время мой слух обострился, и стали мне мерещиться звуки – некоторые приходили издалека, другие, наоборот, звучали над самым ухом, и это был вкрадчивый настойчивый шепот…
Сенсорная депривация; по-научному это называется – сенсорная депривация, когда человека сознательно лишают слуха или зрения с целью психологического давления. Космонавты проходят тренинг в абсолютно темных камерах, и, говорят, там их неслабо так колбасит, и тех не берут в космонавты, кто не выдерживает в депривационной камере означенное время, поскольку нервишки у них в перспективе – на космической станции – могут сдать.
Думаю, в космонавты я бы не попал.
Я нашарил и стиснул «ловца снов» в кулаке. Мистика, чтоб ее… Но все-таки стало полегче, глиняный шарик был точкой реальности в этом мраке.
Вкрадчивый настойчивый шепот снова зазвучал в моей голове… Но… нет! Не шепот это был, не шепот! Звук приблизился, оформился, и я понял, что слышу, как неподалеку от меня об камень постукивают и скребут какие-то костяные выросты, например… достаточно длинные когти.
