– Весла пусть будут в уключинах, – велел я. – Не нужно их класть в лодку. Да, передохнём.
Мы сидели на лавках попарно лицами друг к другу – я и Амара, Шутейник и Бернхотт. Могу сказать, что маленький хогг не уступал силой герцогу и мог бы выиграть призы по гребле где-нибудь на Земле.
Баркас легко покачивался на стрежне. Это было надежное, хорошо конопаченное, просмоленное церковное суденышко, на котором можно было, не приставая к берегу, плыть хоть до самого моря. Кают тут нет, зато можно вытянуться под лавками, укрыться плащами и дремать. Если, конечно, не пойдет дождь, но местный люд к таким неудобствам привычен, да и я как будто начал уже сживаться с полным отсутствием прежнего комфорта…
За время бегства по реке мы одолели километров десять-двенадцать, и я изрядно отмотал руки громоздким веслом, ручка и валек которого были отполированы до блеска руками предыдущих гребцов. Ныли запястья, предплечья и ключицы, сердце екало: Торнхелл был все-таки спринтер, не стайер, то есть он неплохой бегун на короткие дистанции, а вот на длинных выносливости ему, к сожалению, не хватало.
Бернхотт обнажил меч и принялся ковырять заклепки кандалов брата Литона; тот ответил словами благодарности, хотя особого смирения не выказывал. Щеки его были мохнаты, видно, что, пока держали в цепях, он не мог бриться, ну а братья-надсмотрщики не оказали ему сей любезности. Пока мы отгребали от покойников, Литон успел рассказать, что является смиренным еретиком, коего за прегрешения везут в Норатор, в курию Ашара, к самому его превосходительству, его святости кардиналу Омеди Бейдару.
– Хотят заключить меня в главную церковную темницу и судить, – еще более смиренно проговорил Литон. – Говорят, кардинал будет на суде лично настаивать на казни. Да нет, я ведь не преступник, не вор и не убийца, я просто выступал за реформацию церкви… Хотя получается, по словам курии, я преступник и есть. Как же они боятся реформации… Не хотят ее и боятся. Свет Ашара не стучит в их сердца!
Туман сходился над стрежнем, закрывая нас душным куполом.
– Дворяне отправили нарочного в столицу, – тихо промолвила Амара.
– Значит, о чуме предупредят.
– И выставят карантины вокруг города. К нашему приезду они уже будут во всеоружии, с алебардами, смоляными кострами и бочками уксуса… Если в Нораторе еще сохранилась нормальная власть.
Я скрипнул зубами, злой на себя за глупость.
– Выходит так, что, посылая Бернхотта с известием, я допустил бы ошибку… Как мы пройдем в Норатор сквозь карантины? И ты мне не сказала… Ведь ты с самого начала знала, что я допускаю ошибку, горожу нелепицу, так ведь?
Амара взглянула на меня с неожиданным теплом:
– Нет, Торнхелл. Ты поступил как истинный правитель, радеющий о благе государства. Сначала – жизни людей, потом – твоя жизнь…
– И твоя. Но карантины не дадут нам войти в Норатор…
– О… это моя забота. Карантины хороши тем, что видны как на ладони… Я знаю места, где их выставляют. И еще лучше знаю места, где их не выставляют. А в город ведет много путей… Больше, чем известно солдатам и бургомистру Таленку…
– Тогда в чем наша забота? Мы проплывем на баркасе почти до самого Норатора. Еды у нас хватит, монахи оставили немного пива – так что от жажды мы точно не умрем. Ходить до ветру через борт, конечно, радости мало, но в остальном – река нас защитит надежно…
Рябая проводница покачала головой и подарила мне самую обворожительную свою улыбку – от уха до уха.
– Нарочный поднимет людей в столице. Навстречу нам выйдет несколько судов… Нас утыкают стрелами, или сожгут… или приколют копьями, а потом утыкают стрелами и сожгут, а останки утопят – для большей надежности. Они очень не хотят, чтобы крейн Арана Торнхелла добрался до Норатора.
Звякнули кандалы.
– Торнхелл?! – высоким голосом вскричал брат Литон и подхватился на колени, отпихнув Бернхотта ладонью. Ручные кандалы все еще болтались на его правом запястье. – Торнхелл, прозванный Кровавым Душегубцем? Я плыву в лодке с новым архканцлером Санкструма? Свет Ашара! Ведь ты, как говорят, утопишь всю страну в крови, когда и ежели возьмешь мандат! Кровавый Душегубец Торнхнелл… в лодке… со мною в лодке – Кровавый Душегубец Торнхелл… Помоги мне, Ашар!
Не развивая дальше логическую цепочку, брат Литон вскочил и попытался убить меня размашистым ударом ручных кандалов. Однако сидение в цепях поубавило ему прыти. Я уклонился и тычком спровадил брата Литона на дно баркаса. Бернхотт навалился на монаха, прижал коленом к просмоленным доскам, бросил к его горлу меч.
– Мессир?
Брат Литон дышал с всхлипами и взывал к небесам.
Я покачал головой – и поскольку в густеющих сумерках мое движение было уже малозаметно, сказал:
– Нет, оставь. Брат Литон, вы ошиблись изрядно. Я Торнхелл, да не тот.
– Помоги мне, Ашар! Убийца и… – Однако соображал брат Литон быстро, что свойственно только незаурядным умам. Он перестал дергаться и настороженно спросил: – А кто ты есть – «Торнхелл, да не тот»? Обманулся я, что ли? Едва не убил невинного?
Ответила Амара, и голос ее прозвучал торжественно и звучно:
– Брат монах, перед тобой будущий арканцлер Санкструма – Аран Торнхелл. И он невинен, и я знаю это и могу доказать. Он – Аран Торнхелл, и он – крейн.
Брат Литон шумно выдохнул через нос.
– Ашар! Ты знаешь это наверняка?
– Брай смотрели ему в глаза.
– При тебе?
– Да, при мне. Он крейн, и в этом нет сомнений. В теле Торнхелла – человек с чистыми помыслами и светлой душой. И если суждено кому-то из архканцлеров спасти Санкструм, так это ему… Огма из брай сказала, что у него есть малые шансы на это… Отпусти клирика, Бернхотт.
Насчет чистых помыслов я бы поспорил. И насчет светлой души. И насчет малых шансов.
Брат Литон прислонился спиной к лавке. Глаза блеснули в полумраке: он внимательно смотрел на меня.
– Крейн на посту архканцлера… Кто бы мог подумать… Чистый помыслами и душой… Спаситель страны…
– Крейн! – воскликнул Шутейник и вскочил, изрядно качнув баркас. – Вот оно что… Ну вот теперь ясно! А я ведь голову сломал, как же так: дворянин – и вовсе не умеет владеть шпагой! Да еще газетами интересуется, и не просто чтобы в нее посморкаться или там к срамному месту приложить, а и почитать чего, в отхожем месте сидючи… Ну! Я прямо чуял – что-то здесь не так! Да и как же вас теперь звать, мастер Волк?
– Зови как звал, Шутейник. Мое старое имя осталось в прошлом. Кстати, в газету можно накрошить эльфийский лист, потом завернуть трубочкой. Так курить сподручнее.
– Мастер Волк!..
Держись меня, братец, уж я-то научу плохому.
Бернхотт громогласно потребовал, чтобы ему наконец пояснили, кто такой крейн, и Амара в двух словах рассказала. Герцог задумался на несколько минут.
