– Действительно. Почему бы роману не быть долгожданным письмом читателю, от одного человека сразу всем, – махнула руками театрально Саша, пытаясь обозначить всех.
– Ну вот, опять. Зачем это, – махнул я в ответ руками. – Театр выдает человека в те моменты, когда он недостаточно искренен, когда он играет. Слова подкрепленные, жестами, вроде как для усиления конструкции, вызвать доверие, они выдают человека с потрохами. Зачем вам эти слова, если лживые, Саша? Профессиональное? Понимаю. Они все портят. Вот, вы тоже понимаете меня.
– Как трудно обмануть писателя. Вы прямо Станиславский со своим «Не верю».
– Извините, выплеснулось, – улыбнулся Герман.
– Они вам отвечают?
– Кто?
– Читатели. Вы же сами сказали, нет ответственнее редакторов, чем читатели, – руки ее медленно вернулись на место.
– Это может войти в привычку. А я не люблю долгих переписок. Я от них тупею.
– По сути, каждая следующая книга автора – это переписка с читателем.
– Для самого письма это не так важно.
– Разве не важно, сколько человек его прочтет?
– Для издательства важно, для гонорара. А собрание этих людей назовут – тираж. Под словом «письмо» я имел в виду почерк. Писателю важен почерк, узнаваемый, с легкостью пера, с запахом чернил. Фон, цвет, атмосфера, – уподобился Герман Остапу, и его понесло. – Часто сама обстановка рисует героя, методом удаления лишнего. Лишних предметов. Каждый из них отражает или проявляет людей, чтобы те двигались, дышали, пахли как можно естественнее. Создается впечатление некой литературной голограммы. Она держится на вкусных языковых мелочах, которые мне, например, доставляют наибольшее удовольствие. Время тоже не имеет большого значения, его место я отдал душе. Души мужчин – вечные странники, душа женщины – вечный огонь. Пришел, сел, погрелся, поел, лег спать, проснулся, потянулся, посмотрел на нее, понял, что не идеальная. А дальше все, как в том ролике: …потому что всегда все испортит какой-нибудь мужик. А все почему? Потому что женщине много не надо, ей надо с чувством, но и этого мало, ей нужно все.
Саша весело засмеялась вместе с креслом: – Это факт.
– Именно этот факт помогает мне безличную жизнь переводить в чью-то личную. Как ни старайся, женщины и мужчины говорят на разных языках. Чтобы было четкое понимание, нужно все время переводить то, что тебе говорит, например, твоя жена, муж, любовница, незнакомка. В отношениях очень важен правильный перевод.
– Вы меня уже перевели?
– Нет еще, жду зеленого.
Смуглянка посмотрела на меня неоднозначно, будто забрала свою руку, которую я только что держал с намерением перевести ее через дорогу.
Ей уже не нужна была ни моя рука, ни мои слова, потому что основную часть ее сомнений я уже перевел. Ей нужны были ее слова, чтобы кто-то их услышал. Я услышал и даже отослал в редакцию. Я был уверен, что не стану звонить Давиду, не стану его ни о чем просить. Вопрос слишком личный, для них, для Саши и для него, пусть разбираются сами, кто кого хочет и почему. Тем не менее мне еще хотелось переводить ее и переводить. С одного языка на другой и обратно. Если бы не осень, которая неожиданно наступила в кабинете: мебель пожелтела, слова устали, в окнах потемнело, птицы на занавесках замолчали, опустел в бутылке коньяк.
Любо 5,5
– Вижу его редко. Он так много работает.
– Значит, женат.
– Это что-то значит?
– Ничего не значит, но перспектив никаких. К тому же неуверенный.
– Почему неуверенный?
– Неуверенные мужчины заводят любовниц.
– А любовников кто заводит?
– Их никто не заводит, они сами.
– Как тараканы?
– Нет, как тараканы они разбегаются, когда пахнет жареным.
– Чувствую, ты на карантине. У тебя дезинфекция, что ли?
– Нет, просто опустошена… одним.
– Траванулась.
– Давно известно: нельзя целовать нелюбимых, можно отравиться.
– Любимые могут отравить еще сильнее.
– Она обожала собирать грибы, даже мужчины в ее жизни делились на настоящих, ложных и поганок.
– Только любовница способна так сильно не любить себя.
– А если влюбилась?
– А он кто?
– Режиссер.
– Симпатичный?
– Женатый.
– По-моему, мы пошли по кругу.
– Нет, режиссеров еще не было, вроде. Кино?
– По кругу легче, можно встретить старых друзей.
– Со старыми друзьями лучше не встречаться.
– Со старыми лучше не встречаться.
– Театр.
– В общем, разница только в аудитории.
– Билеты проданы, артисты куплены, театр полон, аудитория, как дом. Публично публика глумится в нем, что скоро понимаешь, что за дом.
– Аплодисменты! Браво!
– Неужели все так запущено?
– Запущено и работает до сих пор. Еще со времен Марлен Дитрих, которая встречала своих режиссеров в чем мать родила.
– Я думаю, раньше.
– Кого она так только не встречала. Даже моих любимых Ремарка и Хемингуэя.
– Ревнуешь?
– Завидую.
– В ее постели и женщины встречались.
– Тогда только ревную.
– Мне кажется, именно этот факт позволял ей расставаться с мужчинами друзьями.
– Уникальная женщина. Хотя для киношников это не проблема, как мне кажется. Они к связям как-то проще относятся. Двадцать пятый кадр. Вроде было, вроде нет. Если от этого зависит рейтинг, значит, напишут, что было.
– Интересно, ее любили?
– А как ее не любить. Ни капризов, ни истерик, ни загсов, просто кино, просто секс, просто.
– Я же не про свидания говорю.
– Судя по глазам, она была очень одинока. Сексом пыталась залатать дыру в душе.
– Клин клином.
– Не пошли.
– А кто тут пошел? Просто игра слов.
– То есть веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?
– Тоже мне Станиславский. Я тоже когда-то хотела актрисой стать.
– Режиссера не хватило?
– Не схватила.
– Схватила, да рано, да не режиссера, а потом семья, ребенок, и понеслось.
– Чем тебе не гастроли.
– Каждый белит по своему ночной потолок.
– Дружба между мужчиной и женщиной возможна только в одном случае, если их сердца заняты другими.
