Он влетел в толпу цепистов и попытался удержаться на ногах, обхватив кого-то свободной рукой, но добился лишь того, что оба повалились на землю. Живот жгло так, словно об него затушили огромную сигару. Казалось, время замедлилось и прошла целая вечность, прежде чем он решился взглянуть на свою рану, будучи уверен, что увидит дорожку из кишок, тянущуюся к копью тотанца. Вместо этого он обнаружил нечто не менее страшное — тонкий разрез на синем парчовом жилете, который одолжила ему Люпитера, с маленьким пятном крови на легком как перышко доспехе. Если Марото доживет до того дня, когда придется возвращать костюм, его ожидает взрыв ярости, на какой не способен даже самый свирепый монстр.
Он все еще не мог отдышаться, не говоря уже о том, чтобы подняться на ноги, а двое тотанцев были совсем рядом. Тот, которому Марото проделал влажную пробоину шириной во всю грудь, по-видимому, еще не знал, что он покойник, и мчался вперед. И в этот момент случилось то же безумное дерьмо, какое Марото уже видел, когда вытаскивал булаву из трупа первого тотанца. Самым странным тогда был не расколовшийся шлем, поскольку Марото знал, что их броня состоит из насекомых. Странным было то, как весь доспех задрожал под дождем. Задрожал и развалился на части? Марото в тот раз слишком сосредоточился на еще не поверженных противниках и толком не разглядел, но сейчас он видел — да, драть его, он это видел! — как огромные бронированные жуки осыпались один за другим и под ними оказалась... пустота.
Как будто догадавшись, что секрет раскрыт, раненый тотанец бросился прямо к Марото, пока второй сметал с дороги перепуганных цепистов. Полы черных сутан хлопали Марото по лицу, а затем двое врагов набросились на него. Дело было совсем худо, к онемевшему телу как раз вернулась чувствительность, чтобы Марото мог испытать на себе, каковы ощущения не защищенного доспехами человека, когда его пронзают копьем, но...
Навалившиеся толпой цеписты сбили тотанцев с ног. Того, который сохранился лучше, рассекли пополам имперским клинком, а тому, что уже был ранен, первым же ударом снесла голову боевая монахиня. Черный шлем в сгустках серой слизи отлетел в сторону и упал в шести дюймах от лица Марото... и раскрылся в смертной агонии, погрузив десятки острых лапок в то, что осталось от сегментного брюшка, из которого сочилась густая вонючая кровь. На Марото уставились два десятка глаз умирающей твари — то ли королевы роя, то ли мыслящего жука, то ли еще какой-то хрени, управлявшей пустой оболочкой разумной брони, словно напоминая старому ужальщику о том, что он дал зарок навсегда отказаться от приема насекомых после финального утреннего кутежа с Люпитерой... Эти драные твари казались ему теперь слишком противными.
— Вставайте, капитан!
Последние спутники исчезали в лачуге за спиной у Марото. Боевая монахиня взяла его под локоть, послушник в сутане подхватил под другую руку, и вместе они подняли командира на онемевшие ноги... И едва не уронили снова, с разинутым ртом уставившись прямо перед собой.
Орды тотанцев, еще минуту назад казавшиеся такими далекими, теперь были значительно ближе. Хотя и не настолько близко, как ожидал Марото, но целая толпа проклятых гадов остановилась на следующем перекрестке. Молния перечеркнула небо прямо над ними, и толпе не пришлось даже разделиться, чтобы пропустить других тварей, появившихся из задних рядов, — у похожих на лошадей чудищ с горящими глазами были такие высокие ноги, что они изящно прошли над головами тотанских солдат и двинулись к троим смертным, стоявшим перед ними... Ну хорошо, к троим смертным, которые, поджав хвост, помчались к тайным воротам.
Марото никогда не чувствовал себя таким разбитым, как в тот момент, когда он и двое цепистов ворвались в хижину и увидели, что непорочновские ворота медленно закрываются. Цеписты были ближе к ним и успели проскочить... А затем, в какое-то мимолетное мгновение, рванувший вперед Марото осознал, что неверно оценил уменьшающуюся ширину проема, его сейчас раздавит...
Он благополучно упал на землю по ту сторону массивной каменной двери, вернувшейся на прежнее место. Должно быть, цеписты уже поднялись по темной лестнице, потому что Марото увидел их силуэты на фоне освещенной двери где-то в верхней части похожего на пещерный зал помещения. Отдышавшись и привыкнув к полумраку, он осторожно просунул палец в дырку на парчовом жилете, коснулся ушибленного и оцарапанного живота и только тогда уверился, что действительно остался в живых, чтобы сражаться еще один день... или по меньшей мере еще несколько часов. Он сомневался, что тотанские монстры сумеют быстро прорваться в такие крепкие ворота, но, словно встревоженная курица-наседка, устремился к непорочному, закрывшему тайный проход:
— Узнав наш секрет, они теперь будут трудиться день и ночь, пока не откроют ворота.
— Мы сломаем механизм. — Едва удостоив его взглядом, непорочный начал подниматься по лестнице. — Эти ворота уже никогда не откроются, но мы должны молиться, чтобы они привлекли как можно больше врагов. Тотанцы почти прорвались в дюжине слабых мест и продолжают расшатывать нашу оборону.
Марото тяжело вздохнул, следуя за ним по скользким ступеням.
Не в первый раз за это сырое и неудачное утро он пожалел, что не сбежал накануне вместе с Бань. Самопожертвование всегда лучше выглядит в теории, чем на практике, и теперь, когда удалось пробиться к попавшим в западню непорочным, его ноги не просто замерзли — они почти отморожены. Он сделал красивый и важный жест, но теперь должен при первой же возможности смыться отсюда. Несомненно, Бань с радостью возьмет его в свою команду.
Конечно, с тех пор, как засранец Хортрэп забросил его на Джекс-Тот, Марото почти каждый день представлял, как снова встретится с Чхве и попробует начать все сначала, и почти каждую ночь в своих снах преуспевал в этом. Но как бы отчаянно он ни жаждал встречи с ней, эти мечты были так же неосуществимы, как и прочие глупые желания, плоды злоупотребления жуками, и даже шансы снова увидеть Бань были столь же слабыми. Звезда демонски велика, и, кроме того, все скоро закончится, очень даже скоро, что бы он ни пытался предпринять. Тотанцы уже приплыли сюда, вне всякого сомнения, в чревах тех самых левиафанов, которых он вместе с пиратами на Джекс-Тоте готовил к войне. Каждая из этих тварей способна вместить тысячу солдат, а он видел не один десяток чудовищ — так сколько же их может сейчас плавать у северного берега Отеана?
Но если Марото в чем и не знает себе равных, так это в умении спасать свою шкуру. И если бы положение в самом деле было безнадежным, инстинкт самосохранения не позволил бы ему оказаться здесь, разве не так? Само естество подтолкнуло бы его к трусливому выбору, и он оказался бы сейчас на корабле Бань и постарался весело провести последние дни, вместо того чтобы приближать смерть.
Должен найтись какой-то способ остановить это... По крайней мере, так он говорил себе, добравшись до первой из множества декоративных арок на лестнице внутренней стены Отеана, сдвоенной с внешней стеной Осеннего дворца, — следуя за непорочным, который вел его к руководившему обороной генералу.
Это место очень напоминало замок Диадемы — такая же массивная стена, коридоры, больше похожие на дороги, с неизменной лестницей в конце. С каждой ступенькой боль в ушибленном животе расцветала с новой силой, напоминая, что благодаря этим крутым подъемам командование непорочных находится на безопасном расстоянии от улиц, где шло сражение.
