— В подобные минуты почему-то всегда заново открываю в себе веру, — объяснил Феннек. — Но все же готов еще ненадолго отложить выяснение вопроса, насколько Корпиклани и девять ее братьев и сестер ценят молитвы столь непостоянного монаха, так что шагай быстрей.
— Быстрее быстрого, — ответил Марото, пряча в карман поднятую Феннеком трубку.
На ее поверхности появились свежие царапины, но, как и некоторые другие вещи, украшенные рукой Софии, счастливый кусок верескового корня пережил и это падение. Заодно напомнив Марото, что нужно подобрать и булаву, которая еле держалась на самом краю террасы.
— Ты видишь? — Вместо того чтобы внимательно смотреть себе под ноги, Феннек поднял голову. — Это... это мне снится?
За пеленой дождя и клубами пыли или дыма, что еще поднимались от рухнувшей стены, Марото сначала ничего не сумел разглядеть. А когда разглядел, то пожалел об этом. Никогда не говори, что хуже быть не может, — вот какая отсюда следует мораль.
— Нет, не снится, дружище, этот кошмар я уже лицезрел во плоти.
С привычно вялыми взмахами крыльев над северными полями парил дракон-кальмар. Марото хмуро посмотрел на него и вздрогнул, вспомнив, как липкие щупальца схватили его и подняли в воздух. Летучая тварь еще далеко, но быстро сокращает расстояние, и хотя ее сородичей пока нигде не видно...
— Это она! — Феннек нетвердой походкой прошел мимо Марото, вытянув мохнатые лапы навстречу дождю, словно безумный пророк, жаждущий прикоснуться к божеству... А затем прямо на него спикировала совомышь, с пронзительным писком закружила над головой и улетела обратно на запад. — Мохнокрылка!
— Демон Канг Хо, то есть Чи Хён? — Марото проследил за мелькающей в струях дождя черной точкой, и волосы на затылке поднялись от зловещего образа. — Я слышал, что они продолжают охотиться вблизи могилы своего хозяина, если тот не успел освободить их перед смертью. Но думал, что это просто еще одна сказка. Бедная маленькая тварь.
— Чи Хён не умерла, — выдохнул Феннек. — Она жива. И она вернулась!
— Как это? Ты же сам говорил, что императрица казнила ее!
— Она казнила только Канг Хо, а Чи Хён удалось сбежать через Врата! — Феннек засеменил к краю террасы, тяжелые плиты сдвинулись под его ногами с тошнотворной легкостью. — Вон там! Возле храма Пентаклей, видишь?
С куда большими предосторожностями Марото подошел и посмотрел в ту же сторону, что и Феннек. Но увидел только бесконечные ряды солдат в черной броне и табуны их боевых тварей, прорывающихся за внешнюю стену. И ко всем прочим неприятностям по северным полям маршировал еще один тотанский полк. Повсюду, куда только Марото мог дотянуться взглядом, двигались монстры, и уже не один, а сразу трое драконов-кальмаров нарезали круги над подходящими легионами. Должно быть, Феннек вконец дерьма объелся, раз решил, что Чи Хён...
Нет, вот они. Далеко на западе, в понемногу сужающейся щели между тотанскими войсками, рвущимися к Осеннему дворцу, и другим полком, наступающим с севера, полощутся на ветру синие знамена. За ними видно белое пятнышко храма Пентаклей. Он возвышается над полями, словно клык... или имперский надгробный камень. На глазах у Марото с Феннеком черный поток, лившийся через внешнюю стену, повернул назад, и тотанцы двинулись навстречу кобальтовым, которые угрожали им с тыла.
— Она вернулась! — задыхаясь, повторял Феннек. — Вернулась!
— Ей мало уже позаимствованного у Софии и она решила инсценировать свою смерть? — спросил Марото, но тут же широко улыбнулся. Он еще с первой встречи понял, что этот отпрыск Канг Хо — молодчина. — Как она это провернула? И сколько кобальтовых ушло с ней во Врата, после того как императрица обвела вас вокруг пальца?
— Хрен знает как, но ей удалось! И с ней не было ни одного человека. Это не наши солдаты — она привела совершенно новую армию!
— Новая армия, которая, как и многие прежние, сыграет роль бастурмы в сэндвиче, — сказал Марото, указывая на второй тотанский полк. — Своим неожиданным появлением они добились лишь того, что подарили нам необходимое время для отступления через город.
— Нет...
Лицо Феннека вытянулось, и Марото обругал себя бессердечной сволочью, когда его друг наконец-то понял безнадежность ситуации. Уж лучше бы Чи Хён вообще не возвращалась, чем вот так угодить в мясорубку.
— Мы не можем повернуться к ней спиной! Она попадет в ловушку!
— Окажись Чи Хён на нашем месте, с единственной возможностью для отступления, она бы поступила точно так же.
Марото было противно произносить эти слова. Противно сознавать свою правоту. В каком же холодном и ужасном мире они живут, если здесь может уцелеть только безжалостный и только бессердечный способен добиться успеха!
— Вероятно, ты прав, — сказал Феннек. — Поэтому так важно, чтобы мы, старики, показали следующему поколению лучший пример.
— Да, и я... Постой-постой, что ты сказал?
Феннек усмехнулся той самой сумасшедшей усмешкой, с какой обычно упрекал Марото и Софию в правильных поступках, прежде чем сам совершал какую-нибудь несусветную глупость. И это еще мягко сказано.
— Ты видишь кобальтовых, которых скоро раздавят две тотанские армии, а я вижу тотанцев, которых скоро раздавят два войска кобальтовых, — заявил Феннек, спускаясь с разрушенной террасы к своим капитанам. — Мы ударим стремительно и мощно, всеми силами, какие у нас есть, и сумеем расчистить дорогу в Отеан для Чи Хён и ее солдат, до того как ее проглотит второй полк. А потом отступим вместе.
— Это какая-то безумная хрень! — воскликнул Марото. — Тотанцы уже лезут в брешь, которую пробили в стене Осеннего дворца, и ты сам сказал, что их там десять тысяч! Драть твою мать, у нас появился золотой шанс благополучно отступить в город, а ты предлагаешь вместо этого пробиваться через армию монстров? Когда вторая армия дышит нам в затылок! И все для того, чтобы попытаться спасти девочку, которую ты уже считал погибшей и которая действительно погибнет, прежде чем мы успеем прийти на помощь!
— Да, таков мой план, — подтвердил Феннек, и, пока они спускались к офицерам, терраса зашаталась еще сильней. — Тебе он не по душе, варвар?
— Не по душе? — Марото забросил булаву на плечо, удерживая равновесие на качающейся балке разрушенного замка на краю мира. — Ни хрена подобного, очень даже по душе. Только разреши заскочить в туалетную комнату и поправить грим, прежде чем мы начнем танец.
Глава 21
Впрежней жизни И’Хома не ведала, что такое любовь. Конечно, она знала это слово и часто им пользовалась, чтобы описать свои отношения с Падшей Матерью или привязанность Всематери к порочному миру. Но все это было настолько отвлеченно, настолько умозрительно... Теперь, впустив ангела в свою плоть, она не только понимала, что такое любовь, но и сама ее испытывала. Душа И’Хомы едва не лопалась от переполнявшей ее страсти, заставляя терять голову, словно грешника, поддавшегося искушениям Обманщика.
