— Мы ничего тебе не обещали, — возразило существо, хотя и без злобы.
— Это мое предназначение!
Подобраться так близко к божественному, и все лишь для того, чтобы тебя отвергли, изгнали... Нет, такого не могло случиться. Такого не должно случиться. В душе И’Хомы запели в унисон все шесть священных добродетелей, алчность и зависть звучали даже громче, чем гордость и гнев, страстно желая того, что ожидало ее, и она больше не была девочкой-подростком, выклянчивающей награду, — она вознеслась выше всех смертных, когда-либо живших на Звезде, и поэтому могла потребовать то, что ей полагалось по праву.
— Это я вызвала тебя, нечисть, и ты обязан дать то, за чем я пришла! Немедленно!
— Твое желание будет исполнено, — сказал древний демон Джекс-Тота и отпустил ее руку.
Она даже не успела понять, что только он и удерживал ее от падения с моста во Врата, лежавшие в самом сердце Сада Звезды.
Глава 9
Когда в барона Кокспара вцепились облаченные в белые перчатки руки отеанских стражников Самджок-о, он назвал свое имя, титул и звание полковника Багряной империи, а также объяснил, что попал в плен к презренным кобальтовым... вместе со своим телохранителем. Пошептавшись между собой, непорочные не предоставили ему возможности немедленно встретиться с императрицей или кем-то из ее приближенных. Тем не менее он получил уютную комнату в глубине Зимнего дворца и ротанговое кресло на колесах, на котором мог теперь передвигаться. Такие удобства были несомненным шагом вперед в сравнении с продуваемой ветром, изъеденной молью палаткой или занозистыми досками телеги.
Еще недавно Доминго посчитал бы нелепой саму идею делить комнату с ведьморожденной, пусть даже и анафемой. Но ему довелось лежать в одной телеге с братом Ваном и прижиматься к Хортрэпу Хватальщику, и теперь полковник почувствовал облегчение уже оттого, что не должен делить с капитаном Чхве еще и койку. Да и сами койки представляли собой жалкое зрелище. В отведенной пленникам золотой клетке установили нечто похожее на два столика для калди из шлифованного топаза. Впрочем, мнение Доминго о непорочновских кроватях тут же изменилось к лучшему, когда он обнаружил, что под них кладут горячие угли, чтобы каменные плиты сохраняли тепло даже по ночам. Чхве, похоже, считала здешнюю погоду не по сезону жаркой, но южная кровь Доминго демонски быстро начинала остывать после заката. И от этого сочетания тепла и твердой поверхности под искалеченным бедром Кокспарский Лев млел, как индюк, дремлющий на нагретом солнцем подоконнике.
Однако оказалось, этих удобств недостаточно, чтобы почувствовать себя комфортно. Например, проснувшись ночью, чтобы воспользоваться фарфоровым подкладным судном, и различив в лунном свете рогатый силуэт ведьморожденной, сидевшей в глубокой задумчивости по ту сторону тонкой бумажной ширмы, что перегораживала комнату, он уже не смог забыться снова. Слишком близко для комфорта, безусловно, слишком близко.
Дома, в Азгароте, было много выродков — чересчур много, как считали сами жители, — но хотя их и не притесняли так, как в менее просвещенных областях империи, где Цепь приобрела больше власти, это еще не означало, что барон готов был пригласить кого-то из ведьморожденных к себе домой. Вовсе нет. Добрые люди всегда с подозрением относились к этой породе, а то и просто избегали встречаться с нею, что вполне понятно, поскольку эти существа — настоящие чудовища. И даже если их признавали чисторожденными, это была всего лишь жалкая попытка оправдать выродков, как тонко намекнул Доминго Люпитере, когда они наконец оправились от скандала, в который свояченица их втянула. В ответ Люпитера высказала все, что думала о высших формах жизни, которые мог бы олицетворять собой Доминго, правда он уже не помнил, как именно она его назвала — то ли пустельгой, то ли выхухолью. Она, Люпитера, всегда любила хлесткие выражения и, проведя лучшие молодые годы по ту сторону сцены, несомненно, составила для себя богатый словарь.
Выдавив из непослушного мочевого пузыря слабую струйку в фарфоровую утку, Доминго подумал, что свояченица сказала бы про него теперь, когда он, рискуя жизнью, спас ведьморожденную, да притом еще и непорочную? Не то чтобы у него был большой выбор... Но тут вмешался внутренний голос, которому барон позволял брать слово только в ночные часы. Конечно же, у него был выбор. Он мог предложить анафеме пройти по длинному мосту с низкими перилами. И если бы хватило мужества признаться... Он всегда твердо верил, что смерть — это конец всех проблем, а не начало новых, и редко задумывался, посылая солдат на верную гибель. Разумеется, умереть с гордо поднятой головой куда лучше, чем заключить постыдную сделку с монстром...
Но когда пришло время, он сдался без колебаний, со всей быстротой, на какую способен человек; сдался, как только сообразил, что ведьморожденная способна выполнить свою угрозу. И теперь, в конце жизненного пути, барон Доминго Хьортт, Кокспарский Лев, бежал от достойной смерти, как испуганный мерин от Врат, несмотря на то что потерял все, ради чего стоило бы жить, причем потерял уже давно. Жену, наследника, полк, друзей, королеву, империю. Даже возможность стоять прямо, хотя все остальные раны чудесным образом исцелились. И сверх всего этого дерьма, вечно обвинявший в трусости тех, с кем приходилось иметь дело, Доминго поступил точно так же, как его малодушный сын: сохранил свою бесполезную жизнь, лишившись последних остатков чести и достоинства.
«Довольно, — сказал он себе, почувствовав, что топаз под его постелью стал нестерпимо горячим, несмотря на то что морской ветер с ревом бился в тонкую стену его комнаты, словно дикий зверь, пытающийся прорваться внутрь. — Это приказ, полковник».
Его сердце взбунтовалось против этой команды и перешло в наступление, но тут с другой стороны разделенной ширмой комнаты донесся стон мнимого телохранителя. После прохождения через Врата шея Доминго зажила, как и все остальное, но он так резко дернул головой, что чуть не растянул ее снова. Пронзительная боль мгновенно забылась, когда рогатый силуэт Чхве беззвучно повалился на койку. Неужели их хитрость раскрыта и невидимый убийца бесшумно зарезал ее во время ночной молитвы? Конечно, утративший достоинство Доминго все равно должен погибнуть, но не от руки...
Ведьморожденная простонала опять, скорчившись на постели, но это был вовсе не мучительный стон, и паника Доминго сменилась смущением, поскольку то, что он случайно подслушал, ужасно напоминало звуки плотского наслаждения. То ли она посчитала, что сосед по комнате спит, и решила доставить себе удовольствие, то ли сама задремала и предалась сладострастным грезам, но Доминго был уже не рад, что задумался над этим, и поспешил зарыться головой в подушку. Как случалось в юношеские годы, в военной академии в Леми, когда непроизвольная эрекция заставляла кого-нибудь из кадетов издавать похожие звуки. Сам он уже много лет назад избавился от давнего бича, но все равно с этим вопросом нужно разобраться, чтобы обеспечить себе немного комфорта, хотя совершивший недостойный поступок Доминго никакого комфорта и не заслуживает.
Оба они не заслуживают, раз уж на то пошло, и утром он первым делом переговорит с ведьморожденной об этом безобразии... Демоны ее подери, можно было просто закусить подушку, и если даже похотливые подростки в казарме академии смогли этому научиться, то взрослая женщина тем более сможет, хоть она и монстр.
