— Конечно, конечно, — согласился Доминго. — Но таково мое условие. У вас есть целый день, чтобы его обдумать, поскольку я точно так же думаю о ваших ночных похождениях. Только учтите, что я ужасно упрям. В обмен на услугу, и никак иначе.
— Тогда я согласна, — решилась Чхве с воодушевлением, какого Доминго не видел у нее с самого появления в Отеане. — Это очень важно.
— Видимо, да. — Доминго поставил чашку, беззаботно звякнувшую о блюдце, и коснулся кулаком ожидающего кулака Чхве. — Насчет себя я не сомневаюсь, но что, если вы забудете о своей миссии? Вдруг вы, вместо того чтобы расспросить спящую душу Марото, или как оно там происходит на самом деле, а потом передать его слова мне, станете... Ну хорошо, вдруг повторится то, что случилось нынче ночью?
— Тогда вы просто уйдете. — Чхве посмотрела на синее море за окном, наконец ощутив примерно такое же смущение, которое донимало Доминго с самого начала, так что теперь их роли поменялись. Затем она снова перевела на полковника властный, как всегда, взгляд. — А если моя попытка окажется успешной и я передам сведения — думаю, это не займет целую ночь, — то вы сможете в определенный момент удалиться. Я исполню вашу просьбу и постараюсь вести себя тихо, но, поскольку неизвестно, много ли еще ночей у меня осталось, я намерена получить все возможное удовольствие от каждой.
— Пусть будет так, — ответил Доминго, снова начиная раздражаться. — А как вы смотрите на то, чтобы поговорить о более приятных вещах? Например, о моих военных неудачах или о правах ведьмо... э-э-э... дикорожденных? Или еще о чем-нибудь?
— Это и будет та услуга, которая от меня требуется? — спросила Чхве с хитрой ухмылкой, выдающей чувство юмора куда лучшее, чем ведьморожденная проявляла до сих пор.
— За такую мелочь, как присутствие при вашем ночном свидании с одним из самых ненавистных моих врагов? — Доминго и сам невольно пришел в слегка игривое настроение. — Даже не близко к тому, капитан.
Так они и продолжали, пока не появились Стражи Самджок-о, чтобы узнать у пленного полковника, почему имперский флот, хоть и под знаменами Цепи, проскользнул сквозь оцепление непорочных в море Призраков, но вскоре отплыл обратно, а теперь просит убежища в Отеане, вместо того чтобы вернуться в Диадему.
Доминго и Чхве многозначительно переглянулись, когда она перевела вопрос, а затем барон откашлялся и заявил, что у него есть кое-какие предположения, но, будучи военачальником Багряной империи, он может поделиться сведениями только с самой императрицей.
Глава 10
Первый год Чи Хён по ту сторону Изначальной Тьмы действительно оказался хуже второго. Не потому, что вначале она была в большей опасности, наоборот, условия становились все суровей, а монстры нападали все чаще и яростней, по мере того как она приближалась к черному солнцу, висевшему в тусклом небе над самым горизонтом, но не опускавшемуся за него. Или к тому, что она принимала за черное солнце. Сверкающий эбеновый диск был единственным отчетливо различимым объектом на пустом небосводе и, похоже, излучал одновременно и жар, и лиловое сияние.
Так что вовсе не по внешним причинам первый год изгнания стал для Чи Хён таким адски трудным, что она сама никогда бы в это не поверила. Изнуряюще ужасным он казался просто потому, что был первым.
Первый год не стал бы менее жутким, даже если бы она родилась в этом мире вечных сумерек и похожего на снег пепла, где самые страшные звери ходили на двух ногах, но хватало и тех, кто охотился за ней на четырех, пяти, шести и так далее. Некоторых из них Чи Хён потом пробовала съесть, но лишь немногое из проглоченного сумела не выблевать. Основную часть ее рациона составляли серые гусеницы, напоминающие корни, и похожие по вкусу на гусениц лишайники, которые она выковыривала из слишком мягкой земли или вытаскивала из-под каменных россыпей. Принцесса и сама толком не знала, что вызывало у нее такую слабость: добытая ею еда или темная, непрозрачная вода из озер, рек и родников, которая отдавала то медью, то уксусом, то чем-нибудь еще. Но на самом деле там не было ничего, кроме пепла, покрывшего все и вся в этом пустынном мире, от невысокого горного хребта, который Чи Хён пересекла первым делом, до изрезанной оврагами равнины с цепью пронизывающих облака вершин на дальнем ее краю.
И над всем этим нависало черное солнце. Оно никогда не садилось и не сдвигалось с места, а торчало на покрытом сетью облаков небе, словно прожженная в карте дыра. Забавнее всего, что размер солнца постепенно увеличивался, и из крохотной монетки оно превратилось в обеденную тарелку, пока Чи Хён двигалась на запад.
Или в ту сторону, которую она посчитала западом. Ей нужны были какие-то ориентиры и направления в этом путешествии, чтобы не сойти с ума. Однако оказалось, что отдаленный маяк не стоит на одном месте, и, когда Чи Хён просыпалась или когда солнце снова появлялось из-за складок местности, любой компас или карта звездного неба показали бы его смещение. Если бы дело происходило в мире, где есть компасы и карты, а также люди, с которыми можно договориться о сторонах света... Чи Хён просила Мохнокрылку показать верную дорогу, но маленькая совомышь все время летела к черному солнцу, и, возможно, демон ориентировался здесь ничуть не лучше, чем его хозяйка.
Мохнокрылка... Каждое утро Чи Хён просыпалась с мыслью о том, что должна отпустить демона в обмен на возвращение домой, но потом откладывала решение. Отчасти эти колебания объяснялись тем печальным фактом, что, кроме маленькой злодейки, у Чи Хён никого не осталось. Императрица отобрала у нее все: и семью, и армию, и если принцесса мечтала о мести, то не могла лишиться последнего своего преимущества. Разумеется, ей потребовалось бы гораздо больше, чем содействие одного связанного демона, чтобы справиться со всей военной мощью Непорочных островов, но для начала нужно было сохранить хотя бы Мохнокрылку. Вернувшись сейчас на Звезду в полном одиночестве, даже без демона, она была бы вынуждена навсегда отказаться от собственной клятвы уничтожить императрицу Рюки. Купить свою несчастную жизнь такой ценой означало пожертвовать не только собственной честью, но и честью всей погибшей семьи Бонг.
Как бы ни пыталась Чи Хён убедить себя, что это единственная причина ее нерешительности, были и другие, более темные и глубокие мотивы. Сильней, чем позорный отказ от мести, ее пугало то, что Мохнокрылке может не хватить сил, чтобы доставить ее на Звезду, и все закончится тем, что совомышь печально опустит крылья, признавая свое поражение. Чи Хён многое довелось пережить, но она сомневалась, что ее сердце выдержит такое крушение надежды сбежать из этого ужасного места. Ей становилось тошно при одной мысли об этом.
Тошно? Как будто ее не мутило все время. Даже когда многострадальный живот не пытался наказать ее за очередную попытку выжить, она все равно чувствовала слабость, с самого первого дня. Слишком жарко на горных перевалах с грязным снегом — самым настоящим, а не сугробами пепла, — и слишком холодно на берегу океана цвета слоновой кости, каким бы жгучим ни было черное солнце, отражавшееся от кремовых волн, что вздымались и опадали с тошнотворной неторопливостью — так колышется рисовый сироп, если качать банку. Целый год в походах и поединках; тошнота и слабость, хриплый кашель и бесконечная усталость стали так же привычны, как и редеющие седые волосы, отросшие настолько, что наползают на правый глаз.
