— Здравствуй, Иштлильтон! Это Николай и Анита.
Иштлильтон подскочил от радости:
— Как прекрасно! Добро пожаловать в нашу пирамиду исцеления! Удивительно, что старушка Тоци вас впустила. Прекрасно! Я с удовольствием пью за ваше здоровье!
Осушив чашу, он удовлетворенно похлопал себя по животу и обратился к нам:
— Анита прекрасная девочка! Какие волосы! А ты, Николай, выглядишь очень больным. Давай, я выпью за твое здоровье отдельно. Надеюсь, это тебе поможет. Скажу по секрету, этот способ лечения придумал я сам! Надо выпить за здоровье больного, и это его вылечит. Итак, я пью за здоровье Николая!
Он наполнил чашу, тут же ее осушил и посмотрел на меня в ожидании:
— Ну, как? Полегчало?
Я съехидничал:
— Сколько лет вы работали над этим изобретением?
Как ни странно, но мне тут же стало лучше, а Иштлильтон, немного обидевшись, сказал:
— Веселье помогает изгонять болезнь.
В разговор вмешался Эскулап:
— Надо позвать бабушку Тоци. Ему нужна очищающая настойка для Николая.
В это время из темного угла зала появилась сама Тоци. Она приблизилась к нам медленно, прихрамывая и опираясь на палку.
— Что это вы так расшумелись в моей уютной пирамиде? Я вас не приглашала, — заговорила она ворчливым тоном.
Иштлильтон спрятал чашу с вином, но бабушка Тоци заметила это и накричала на него:
— Только и делаешь, что пьешь и танцуешь. Посмотри на свое пузо! Позор!
Иштлильтон недовольно покачал головой:
— Я же пью за здоровье! Это лечение!
Бабушка махнула на него рукой и повернулась к нам. Она бросила неприветливое «здравствуй» Эскулапу, но увидев Аниту, просияла и воскликнула:
— Ой! Какая прелестная девочка! Знайте, что в мою пирамиду я пропустила лишь ее одну, и только потому, что она позвала меня ласково, нараспев: «Бабушка Тоци». Это было так прекрасно! Красавица моя, оставайся жить здесь. Наследников у меня нет, есть лишь тупой внук, но он не считается. Ты станешь моей умной внучкой! Я воспитаю тебя истинной ацтекской знахаркой! Научу разбираться в растениях, варить очищающие отвары, а в наследство я оставлю тебе эту великую пирамиду! Будешь жить у меня?
Анита растерянно озиралась вокруг, не зная, что ответить. Вмешался Эскулап:
— Бабушка Тоци, позволь мне пожелать тебе здравия и вечного процветания. Это я привел гостей. Их двое. Кроме Аниты, есть Николай. Ему нужен твой очищающий отвар.
Лицо старушки исказилось неприятной гримасой, и она спросила гнусавым голосом:
— Как он вообще попал в Иртифахан?
Эскулап ответил:
— Его доставил к нам летчик Антуан вместе с Анитой.
Тоци просверлила меня рентгеновским взором и заключила:
— Это смертельный больной, и нет смысла его лечить. Эскулапу надо выбросить его в Океан Страсти.
Ее слова прозвенели внутри меня колоколом судьбы. Я пошатнулся, и если бы не крепкая рука Эскулапа, то рухнул бы на пол.
Старуха тем временем повернулась лицом к Аните и спросила ласково:
— Прекрасная девочка, ты станешь моей внучкой.
Тут опять вмешался Эскулап:
— Бабушка Тоци, послушай…
Знахарка грозно повернулась к нему и закричала:
— Не хочу я тебя слушать! Хочу слушать эту девочку!
Однако Эскулапа ее крик не испугал, и он сказал твердо:
— Она не будет с тобой говорить, пока ты не дашь Николаю очищающий отвар…
Старушка встревожено посмотрела на Аниту:
— Что? Ты, правда, не будешь со мной говорить?
Анита без слов догадалась, что делать, и прикрыла рот рукой, давая понять, что ничего не скажет.
Бабушка сдалась:
— Ну, вас всех. Занимаетесь пустыми делами, хотите извести мои отвары. Посмотрите на него! Все видно, как на ладони! Он полон всякой гнусной грязи, накопленной за всю его никчемную жизнь! Гной засел во все органы и замутил его душу. Он скоро умрет. Ему не отвар нужен, а могильщик!
Эскулап сказал:
— Бабушка Тоци, дело в том, что Анита и Николай пришли сюда вместе и останутся до рассвета, тогда я и решу их судьбу. Возможно, Николай сможет сам вылечить себя. Но мы должны ему помочь. Для начала, дай ему очищающий отвар, и тогда Анита ответит на твой вопрос: станет она твоей внучкой или нет. Ну, как договорились? Несешь отвар?
Бабушка Тоци скорчила недовольную гримасу:
— Как вам не стыдно! Особенно тебе, Эскулап! Ты же бог! И должен знать, как трудно стать настоящим врачом! Скажи мне, сколько лет ты учился своему искусству.
Эскулап ответил:
— Сто пятьдесят тысяч лет.
Бабушка сказала:
— Вот видишь! Я разработала ускоренный курс и могу обучить врачеванию всего лишь за сто тысяч лет. Хотя такие болваны, как мой внук Иштлильтон, могут застрять на разведении огня для варки отваров навсегда. У! Только и ходит пьяный! А знахарство требует жертв! Куда я только ни летаю за целебными травами и горными растениями! Я даже ныряю на дно океана, чтобы достать редкие водоросли. Но вылечить запущенную болезнь, как вот у этого, даже я не в силах…
— Хорошо! — ответил Эскулап. — Тогда мы пойдем, и ответа Аниты ты не услышишь.
Тоци махнула рукой и сдалась:
— Так и быть. Попытка не пытка. Эй, балбес, иди, принеси наш свежесваренный отвар, дадим выпить умирающему и посмотрим, что будет.
Иштлильтон радостно подпрыгнул:
— Сейчас сбегаю и принесу…
Неожиданно во мне опять проснулось чувство протеста против всякого знахарства, которое глубоко сидит в каждом цивилизованном докторе, и я сказал:
— Ничего я не буду принимать!
Однако произнеся эти слова, я почувствовал жуткую слабость и еле удержался на ногах. Тут же прибежал Иштлильтон с бокалом кипящей дряни, передал его Тоци, а она, всучив мне в руки, приказала:
— Пей!
Эскулап помог мне поднести бокал к губам, и я осушил его до дна.
В тот же миг в голове закружилась сумасшедшая карусель. Комната запрыгала, стены задвигались в разные стороны, и вдруг передо мной возникла спокойная картина уютной спальни.
Огромное пушистое одеяло. Легкие, как перышко, подушки. Откуда-то льется спокойный свет и музыка. Раздаются стоны любви. Движение под одеялом. Я отчетливо вижу безумство в исполнении Софи с Кэтчером… Притупленная ревность проснулась с бешеной силой! Я вырвался из рук Эскулапа и бросился к кровати. По пути я схватил ножик для фруктов с подноса и набросился на любовников. Приблизившись, я нанес удар по гадкому, потному лицу Кэтчера, но нож прошел сквозь него и разорвал подушку. Перья и пух сразу разлетелись по всей комнате. Я обернулся в бешенстве и нанес второй удар. На этот раз я пытался ранить Софи, но разорвал лишь одеяло, из которого посыпалось невероятное количество перьев. А любовники продолжали ублажать друг друга. Это меня окончательно взбесило, а вся спальня поплыла в белизне пуха, и через негодование, злость и слезы я смотрел на них, в экстазе, и понял, что ударами ножа ранил не их, а себя. Кровь хлынула из моих ран. И весь пух летавший по спальне окрасился в алый цвет. Любовники же извивались в удовольствии на фоне кровавых перьев…
