– С бомбой? – переспросил Корелл.
– Все, что с ней связано, очень непросто, – подтвердил инспектор. – И с той машиной… С ее помощью они хотели получить британскую атомную бомбу. Посчитать, как там движутся эти атомы, или что-то в этом роде…
Так оно выходило по слухам, по крайней мере. Риммер толком не знал, о чем говорит. Но предположил, что и во время войны Тьюринг занимался чем-то подобным.
– Секретным оружием, я имею в виду. Он ведь получил медаль… Ну, медаль как медаль, точнее – орден… Британской империи или что-то вроде того, но… говорили об этом всякое. А какой шум поднялся, когда он ждал в гости своего норвежского друга…
– Норвежского друга? – не понял Корелл.
– Толком никто ничего не знал, кроме того, что парень он не без странностей. Но шуму у нас было из-за этого…
– У нас тоже, – признался Корелл.
– Ну вот, видите…
– Его могли убить?
Нет, нет… Инспектор сказал, что не хотел бы делать необоснованных предположений – не осознавая, как видно, что именно этим и занимался последние полчаса, – но так далеко не зашло бы, в этом он был уверен.
Леонард рассказал ему про яблоко, электрические кабели и котелок с варевом. И только после этого перешел к самому главному.
– А что с Арнольдом Мюрреем и тем… Харри, который вломился к нему в дом? Вам известно, как можно на них выйти?
И на этот вопрос Риммер ответил утвердительно. Правда, парни не из тех, что сидят у телефона и дожидаются звонка из полиции… И вообще, они, похоже, не склонны подолгу жить в одном месте… Но инспектор готов помочь, навести справки, если, конечно, это действительно так важно. Корелл не стал ни в чем уверять коллегу, но поблагодарил. Они поговорили еще, и Леонард обратил внимание инспектора на то, что народу на Оксфорд-роуд заметно поубавилось.
– Должно быть, наши геи отправились осваивать новые территории, – смеясь, предположил Риммер. – Мы лишь сбагриваем свои проблемы другим, такова жизнь.
– Печально, но правда, – согласился Корелл.
– Уилмслоу – тихий городок, – продолжал инспектор. – И богачей много, как нигде, ведь так?
Здесь помощник инспектора вздохнул и ответил, что, должно быть, Риммер и в этом прав. Только вот когда разговор заходит о местных богачах, имеют в виду кого угодно, только не полицейских. И уж точно не самого Корелла.
В ответ Риммер деликатно прокашлялся, а Леонард поспешил перевести разговор на другую тему.
– Меня беспокоит еще одна вещь, – сказал он. – Хотя это, наверное, глупость…
– Обожаю глупости, – воодушевился инспектор. – Они хоть на некоторое время дают мне возможность почувствовать себя умником.
Тут Корелл напомнил коллеге о его загадочных логических выкладках на полях протокола.
– Хотелось бы знать, что вы имели в виду под всем этим.
Риммер не знал, что сказать.
– Случайные заметки, – наконец нашелся он. – Стал бы я всерьез забивать этим голову…
Тем не менее Корелл настаивал.
И тогда инспектор объяснил ему, что на допросах Тьюринг говорил о неких математических парадоксах. Не тех, что обнаруживаются в ходе решения конкретных задач, стоящих за математической логикой в целом. Можно как угодно переставлять цифры, но то, что получится в результате, будет либо правдой, либо нет.
– Он совсем меня заморочил, – признался Риммер.
Но речь, по его мнению, шла не просто о головоломке, за всем этим стоят очень серьезные вещи. Те, над которыми ученые ломают головы не одно столетие. Они же и подвигли Тьюринга сконструировать некую машину.
– Что за машина? – спросил Корелл.
– Целая серия машин, насколько я понимаю, над которой он работал здесь, в Манчестере.
– Вы это наверняка знаете?
Полной уверенности у инспектора не было. Все это находилось далеко за пределами его понимания, но Тьюринг как будто и в самом деле изобрел нечто невероятное.
– Доктор Тьюринг говорил, что это математики выиграли войну.
– Что он имел под этим в виду?
– Точно сказать не могу… Он вообще говорил много странного. Например, что эти машины могут думать, как вы или я.
– Я тоже что-то такое слышал, – признался Корелл. – Но ведь это не может быть правдой?
– Во всяком случае, понять такое нелегко.
– Насколько я знаю, Тьюринг не считался особо выдающимся математиком, – добавил Корелл, сам не зная зачем.
Эта фраза вырвалась у него сама собой. Возможно, основанием для нее послужили газеты, которые почти не писали о Тьюринге. А может, таким образом он просто хотел прибавить себе авторитета в глазах коллеги. Так или иначе, Леонард не думал вилять хвостом перед Риммером с целью его разговорить.
– Наверное, он лишь немного ввел меня в курс дела, – ответил инспектор. – Но это был славный парень. Он угощал нас вином и играл на флейте «Молли Малоун»…
[17] та-та, та-та… – тут инспектор напел мелодию. – Плохо кончил, очень плохо… – добавил он.
Корелл промямлил что-то насчет того, что «нет ничего удивительного в том, что Тьюринг лишил себя жизни, учитывая все обстоятельства», и на это инспектору, конечно, было чем возразить. Он рассказал об одной женщине с Олтон-роуд в Уилмслоу, о некоей Элизе, и первым делом спросил, слышал ли о ней коллега, потому что это весьма почтенная дама. В годах, конечно, но гладкая и сдобненькая, «с весьма выдающимся задом». Риммер готов был немедленно соединить с ней коллегу, но тот ответил, что «нет, к сожалению, незнаком». И поблагодарил инспектора за содержательную беседу.
– Удачи вам в расследовании, – напутствовал Риммер, очевидно недовольный тем, что его так бесцеремонно оборвали, когда он только перешел к самому главному – заду мисс Элизы.
Но у Корелла больше не осталось сил его слушать. Помощника инспектора занимали совершенно другие мысли.
Во дворе на асфальте что-то клевали голуби. В стороне за своим столом сидел над бумагами Алек Блок. Жалкое зрелище – всем своим обликом он излучал отчаяние и неуверенность в своих силах. Корелл подумал – не в последнюю очередь имея в виду и самого себя, – что при других обстоятельствах коллега смотрелся бы иначе. Ему захотелось спросить Алека, не расстроен ли он чем, или сказать что-нибудь вроде того, что «лишить себя жизни – представляешь, каково это?». Но вместо этого Корелл лишь поинтересовался, не нашел ли Блок чего-нибудь нового.
Коллега ответил утвердительно. Не так много, но нечто такое, что подтверждало уже известное: смерть не входила в планы Тьюринга. Накануне рокового вечера он предполагал жить обычной жизнью.
