Тогда, в годы войны, колледж был переполнен. Из школы в лондонском Сити в «Мальборо» эвакуировали четыреста с лишним мальчиков. Леонард надеялся, что ему удастся затеряться в этой толпе, но долго оставаться незамеченным ему не пришлось. Однажды, поднимаясь по лестнице А-корпуса, он был остановлен двумя парнями.
– Стой, поговорим…
Рослый, сутулый Рон, похоже, уже начинал лысеть. Во всяком случае, на его белобрысой макушке красовалось нечто напоминающее миниатюрную тонзуру. Грег был темноволосый крепыш среднего роста. Отличный игрок в регби, он имел проблемы с успеваемостью. Но, являя собой безошибочно узнаваемую с первого взгляда смесь брутальности и тупости, отличался неистощимой изобретательностью во всем, что касалось издевательств и пыток. Смерив Корелла долгим взглядом, Грег так и не нашел, к чему придраться. Что, впрочем, только больше его раззадорило. Грегу вдруг вспомнились школьные правила. Согласно одному из них, ученик должен были носить книги слева, обхватив их рукой. И непременно аккуратно сложенной стопкой, чтобы не задевать других. Таким образом школьная администрация заботилась о сохранности учебников. А может, просто хотела дать повод старшим ученикам поиздеваться над младшими, кто знает…
Так или иначе, Грег смотрел на учебники под мышкой Леонарда.
– Послушай, парень, – сказал он. – Твои книги как-то уж очень выпирают…
– Ну… – недоуменно протянул мальчик.
– Представляешь, что будет, если все станут так носить свои книги?
– А ты представляешь, что будет, если все станут приставать друг к другу на лестнице с разными идиотскими замечаниями?
Это была дерзость, граничащая с бесстрашием, особенно для скромника Леонарда. Но, поскольку из посторонних рядом никого не оказалось, оценить ее было некому.
Грег же не любил бесстыжих остряков. Поэтому, боднув Корелла в грудь, приказал ему двадцать раз сбежать и подняться по лестнице – наказание вполне в духе А-корпуса. Пока Леонард бегал, оба истязателя наблюдали за ним с лестничной площадки. До сих пор у Корелла не было оснований стыдиться собственного тела. Он никогда не задумывался над тем, красивое оно или уродливое. В тот день он узнал, что у него девчоночий зад.
– Ой, какая попка! – цокал языком Грег.
И оба разве что не катались по полу от хохота.
Леонард так и не понял, большой у него зад или маленький. Иметь девчоночий намного позорнее, чем, скажем, прослыть идиотом или трусом, – это единственное, что он зарубил на носу в тот день.
У мальчика возникло чувство, будто он исчезает, растворяется с каждым новым витком, так что здесь, на лестнице, его остается все меньше и меньше. Потому что, как Леонард ни ненавидел своих истязателей, себя он стыдился и ненавидел еще больше. Мысли вдруг забились куда-то, словно испуганные мыши. Им просто некуда было бежать – ни внутрь себя, ни наружу.
С того дня жизнь Леонарда Корелла изменилась. На уроках он по-прежнему блистал, особенно на математике и английском. Но уже не был лучшим. Словно некая сила вдруг пресекла его стремление двигаться вперед, его жажду знаний и любознательность. Все чаще мальчик стеснялся поднимать руку и становился все меньше и незаметнее. Он изменил сам себе, тому Леонарду Кореллу, который некогда был и которым он еще надеялся стать. Странная идея, но она росла в нем и крепла. Леонард уже не находил в себе силы вернуться к своему утраченному «я» и тогда стал молить Бога помочь ему в этом.
Он все ждал – что-то произойдет. Кто-то должен был появиться – учитель, новый друг или девушка, – кто помог бы ему по кусочкам собрать себя, прежнего Леонарда Корелла. Он должен был стать чем-то большим – успешнее, богаче, красивее нынешнего забитого ученика пансионной школы. Но время шло – все оставалось как есть. Каждый новый день не приносил Леонарду ничего, кроме новых разочарований и унижений. С годами он научился смотреть на жизнь трезвее, но надежда на чудо, мысль о внезапной перемене к лучшему не покидала его. Если она исчезала, то лишь на время. Периоды пессимизма сменялись внезапными озарениями, когда Леонарду вдруг казалось, что он почти у цели.
Расследование смерти Алана Тьюринга неожиданно пробудило в Корелле собственные давнишние иллюзии и упования.
Глава 13
В Британской энциклопедии Леонард отыскал статью об интересующем его логическом парадоксе. Не то чтобы он надеялся с ее помощью понять записи инспектора Риммера на полях протокола или узнать что-то новое об обстоятельствах смерти Алана Тьюринга. Нет. Логический парадокс интересовал его сам по себе.
Итак, речь шла о некоем высказывании, которое утверждало себя как ложное, но тем самым оказывалось правдивым. Высказывание становилось правдой именно в тот момент, когда осознавалось как ложь. В этом и состоял парадокс, в корне ломающий прежнее понимание истинности, – точнее, снимающий его.
Эпименид
[18], философ с острова Крит, пришел к этому парадоксу за несколько сотен лет до Рождества Христова. «Все критяне лгут, как сказал мне один критский поэт» – так звучала первоначальная формулировка. Со временем ее сменила упрощенная: «Я лгу».
Корелл повторял ее – и словно гляделся в пропасть. И причиной головокружительного чувства был вовсе не кризис в математике, предсказанный инспектором Риммером. Формулировка сама по себе приводила в движение мысли. Леонард пробовал разные варианты. Например, бормотал: «Я не существую». И тут же убеждался, что имеет теперь дело с высказыванием другого рода. Сказать «я не существую» изначально означало солгать, поскольку высказывание само по себе имело условием существование говорившего.
Не скоро он нашел в себе силы оставить эту тему. Парадокс завис в его мыслях и крутился сам собой, как бессмысленный шлягер.
Только в автобусе на Натсфорд Корелл смог переключиться на другое. Сойдя на Бэкстон-роуд, он задумался, что бы купить тетке в подарок – цветы или чего-нибудь к столу на десерт? Лицо его овевал прохладный ветерок, но город как будто вымер. Проходя мимо побеленных фахверковых домов, Леонард решил наплевать на все и от души насладиться этим вечером.
Объятый сумерками, Натсфорд дышал свободой. Здесь Кореллу в кои веки предоставлялась возможность пожаловаться на жизнь за бокалом шерри, пока разговор не перекинется на что-нибудь более приятное. Рядом с тетей он не слишком контролировал свою речь. Мог позволить себе поразить ее эрудицией и высказать свое мнение о прочитанной книге, не боясь никого разозлить или обидеть. Иметь единственным другом пожилую родственницу – здесь было от чего смутиться. Но Леонард каждый раз спешил к ней по улицам Натсфорда, будто в предчувствии любовной авантюры.
Шестидесятивосьмилетняя тетя Вики никогда не была замужем. В молодости она прославилась как суфражистка и несколько дней просидела под арестом за то, что швырнула камень в окно какого-то члена парламента. Тетя Виктория училась в Гиртонском колледже, но так же, как Леонард, не окончила курса. Работала редактором в лондонском издательстве «Бодли Хэд», под псевдонимом Виктор Карсон выступала как литературный критик в «Гардиан». Она носила короткую стрижку и брюки, независимо от веяний моды, и уже в молодости имела репутацию резкой и по-мужски грубоватой особы. С чем никак не мог согласиться Леонард, для которого тетя Вики всегда оставалась образцом женственности.
