– Полагаю, вас прислало начальство? – спросил он, возвращаясь с подносом.
Корелл снова кивнул.
– Могу я спросить зачем?
– Мы хотим знать как можно больше.
– Разве дело не закрыто?
– Да… конечно… тем не менее осталось много неясностей.
– Не будете ли вы столь любезны пояснить? Я, видите ли, плохо знаком с работой полиции.
Удар был нанесен мягко, но с верным расчетом. Корелл сам не заметил, как инициатива в разговоре перешла в руки противника. Безупречная вежливость Пиппарда лишь подчеркивала и усугубляла его победу. Леонард уже не мог смотреть ему в глаза. Заговорив, он услышал, как пусто прозвучали его слова:
– Чтобы разобраться в причинах смерти Тьюринга, нужно больше знать о его жизни.
– Но почему вы явились ко мне?
– Нас интересуют все, кто с ним общался.
– Полагаете, я из их числа?
– Разве вы не работали с ним во время войны?
– Откуда у вас такие сведения?
Корелл почувствовал непреодолимое желание уйти.
– Это наша работа, – ответил он.
– Простите, не понял…
Леонард повторил еще раз. Это было невыносимо. Между тем Пиппард все наседал.
– Надо же! – воскликнул он. – Выходит, вам известно больше, чем мне… Может, скажете, над чем это мы с ним работали?
– Ну… выполняли секретные правительственные задания…
– Что за задания?
– Из области криптологии. Вы взламывали коды нацистских шифровок при помощи машины, которую изобрел Тьюринг.
Произнеся это, он почувствовал что-то вроде облегчения и посмотрел на свои руки. Подняв глаза на собеседника, встретил все тот же непроницаемо-торжествующий взгляд. Кое-что, правда, изменилось: теперь поза Пиппарда выражала напряжение. Глаза выражали ту степень сосредоточенности, какая возникает при виде большой опасности.
***
Что, черт возьми, происходит? Пиппард не верил своим глазам. Только что обыкновенный полицейский из самого что ни на есть заштатного участка открыл ему одну из наиболее охраняемых государственных тайн. При этом парень и не думал кичиться своей осведомленностью. Он смущался, и его искренность пугала профессора больше всего. Похоже, этот Корелл о многом умалчивал. Не исключено, что был осведомлен о работе в Блетчли, а может, даже знал о «Веноне»…
Неловкость гостя лишь добавляла нервозности. За ней мог таиться некий скрытый умысел. На мгновение Джулиус Пиппард почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. А как же смертельно больная тетя? Этот тип даже не вспомнил о ней…
***
Леонард Корелл не догадывался о подозрениях собеседника. Но почувствовал его волнение, и это как будто придало ему уверенности. Если до сих пор его словоохотливость была чем-то вроде барахтания утопающего, теперь инициатива в разговоре перешла в его руки. Кроме того, Корелл был рад, что не затронул скользкую тему, которую развивал инспектор Росс в участке.
– Я вижу, вы разволновались, – осторожно начал он. – Поверьте, у вас нет для этого ни малейших оснований. Я прекрасно осознаю секретность интересующей меня темы и не намерен посвящать в нее тех, кто до сих пор не был посвящен. Но вы должны меня понять… или нет… Даже если я не вправе требовать от вас понимания… было бы профессиональной ошибкой с моей стороны не поговорить с вами о Тьюринге, поскольку ваша совместная работа тоже может иметь отношение к его смерти. Насколько я понимаю, он был исключительно ценный специалист…
– Вы ступили на скользкую дорожку, молодой человек, – перебил Корелла Пиппард. – Вот и все, что я могу вам сказать.
– Возможно. Но дело в том, что сегодня утром я сидел в архивном зале Королевского колледжа и читал его сочинения, и вот…
– Вот как? – удивился Пиппард.
– …мне запала в память одна его мысль, – продолжал Леонард. – О том, что социально и политически благонадежные люди крайне редко открывают в науке что-то новое.
– Что вы этим хотите сказать?
– Алан Тьюринг написал это в связи с рассуждениями о том, какие именно машины могут имитировать мыслительный процесс. Он полагал, что важнейшей предпосылкой творчества является выход за рамки, возможно, в форме ошибки или оплошности… Тот, кто всегда рассуждает последовательно и правильно, не придет ни к чему новому. Тот, кто идет проторенными путями, не обладает интеллектом в строгом смысле этого слова. Или тот, кто следует заведомо просчитанным алгоритмам, если мы говорим о машинах. Поэтому Тьюринг и закладывал в свои программы генератор случайных чисел. Они не были логическими на сто процентов, иногда очередное действие определял случай – своего рода механический аналог свободной воли. Даже если последнее сравнение чересчур смелое… Тьюринг изначально предусматривал в машинах источник иррациональности.
– Не понимаю, куда вы клоните, – отозвался Пиппард.
– Я только хочу сказать, что наш мозг – своего рода русская рулетка. Мы то и дело совершаем глупости. Но именно они – предпосылка к тому, чтобы мы шли дальше.
– Давайте ближе к делу!
– А дело в том, что я ни в коей мере не намекаю на то, что ваша боязнь оступиться или совершить ошибку парализует свободную волю, – продолжал Корелл. – Я просто хочу напомнить, что Алан Тьюринг был не совсем обычным человеком, точнее, находился за рамками общепринятых норм. Вы согласны? Сам способ его мышления отличался от обычного. Тем самым он рисковал – и, как следствие, совершал ошибки. Играл в русскую рулетку – и доигрался…
– Все еще не понимаю, на что вы намекаете.
– Ни на что. Кроме того, что нам очень важно как можно больше знать о его жизни. Случалось ли в ней нечто из ряда вон выходящее? Не совершал ли Алан Тьюринг каких-либо неожиданных и рискованных поступков? Или, может, их совершал кто-то другой и это стало причиной принятого им рокового решения? В одном из своих писем он писал…
– Писем? – перебил собеседника пораженный Пиппард.
– Ну… скорее это набросок письма, – поправился Леонард.
На какое-то время он снова смутился и потерял уверенность. Ну зачем ему понадобилось впутывать сюда еще и это письмо?
– И этот набросок при вас?
– Нет, конечно…
– Где же он?
– В участке.
– Вы встречались с Фарли и Сомерсетом, если я правильно понимаю?
– Да… – Вопрос застал Корелла врасплох. – А откуда вам это известно?
– Я тоже неплохо информирован, как видите.
– Никогда в этом не сомневался.
– Я даже знаю, что Сомерсет настоятельно просил вас передать ему все бумаги, которые вы нашли в доме Тьюринга.
– Я сделал это.
– Неужели?
