– Ты рассуждаешь задним числом. Пробовал упражнение, которое я тебе показывал?
– Мюлланд утверждает, что полицейский от него отвязался. Он понял, что за ним следят.
– И ты этому веришь?
– Он говорил и другое. Будто был еще один агент, следивший за Кореллом. Молодой мужчина брутального вида. Мюлланд заподозрил в нем славянина.
– Хм… странно.
– И не говори.
– Думаешь, он это придумал?
– Или хочет добавить вес своим наблюдениям.
– Что ты собираешься делать?
– Поеду туда. Корелл еще не выписался из своего отеля, стало быть, рано или поздно объявится там.
– Возьмешь с собой что-нибудь почитать, полагаю?
– Лучше одолжу у тебя очки. Там они будут кстати.
Оскар снял темные очки с носа Сомерсета и водрузил на свой. Коллега как будто не пришел в восторг от этого его решения.
– У тебя есть кому доверить связаться с полицией? – спросил он.
– Во всяком случае, не Мюлланду и не Пиппарду, – ответил Фарли.
– Пиппард слишком своеволен, – Сомерсет кивнул.
– Своеволен, – кивнул в ответ Оскар, снимая очки.
– И взвинчен.
– Все мы здесь своевольны и взвинчены, чертова сумасшедшая контора… – фыркнул Фарли и вышел из кабинета.
Он вернулся к себе и сел за стол. Взвинчены и своевольны… Вся эта истерия развязалась сразу после бегства Бёрджесса и Маклина. И было бы чему удивляться! Где есть два шпиона, непременно обнаружатся и третий, и четвертый… Да взять хоть того же Филби, который был в Блетчли и жил с Бёрджессом в Вашингтоне.
Фарли не возражал: гайки следовало прикрутить. Недостойные доверия не могут быть допущены в святая святых… Но в результате подозрительность толпы получала вполне определенное направление – против одиночек, отщепенцев, не похожих на большинство. Попахивало судами Линча. Наблюдая подобные настроения среди коллег, Фарли хотелось бежать как можно дальше от проклятой конторы.
Тем не менее он достал небольшую дорожную сумку, уложил в нее выглаженную белую рубашку, несколько дней провисевшую в кабинете на вешалке, и томик Йейтса. После чего позвонил Клер и попросил ее забронировать билет на поезд до Кембриджа.
– Я ненадолго, – пообещал он.
***
Артур Мюлланд сидел в своем номере в отеле и пил из фляжки. Видел бы его сейчас Фарли! Даже алкоголь не унял дрожи в руках. Мюлланд был бледен как мел, но не сдавался. «Я был вынужден сделать это», – шептал он. Как будто избиение полицейского было самообороной или чем-то вроде справедливого возмездия. Артур пытался найти своему странному поступку оправдание.
Версию для Фарли он сочинил ночью. Мюлланд прекрасно осознавал ее слабые места. Итак, был еще один преследователь – брутального вида парень, предположительно славянин. Слишком откровенно, и не только из-за русской агрессии. Версия призвана предотвратить другие возможные обвинения.
Мюлланд исходил из того, что полицейский мертв или почти мертв. И здесь агент возлагал большие надежды на Пиппарда. Джулиус должен его выгородить. А в общем, события вчерашнего вечера уже успели поблекнуть в его памяти. Сейчас Мюлланд видел их как бы глазами стороннего наблюдателя.
Сразу после избиения он почувствовал что-то вроде облегчения, связанного как будто с избавлением от накопившейся в нем злобы. Но это было обманчивое чувство, сменившееся вскоре паническим страхом, так что у Мюлланда едва хватило смелости взглянуть на полицейского. Тому было совсем худо – вот все, что понял агент, прежде чем отвел взгляд.
Мюлланд запомнил не лицо Корелла, а свои окровавленные руки, дождь и желание убраться как можно скорее. Он долго блуждал по городу, прежде чем вернуться в отель. Потом вымылся – весь, целиком. И забылся глубоким, но коротким сном.
Что же он сделал, боже мой… Мюлланд поднялся со стула, потом снова сел. Он пил глоток за глотком – виски и воду попеременно. Подумал было позвонить Айрен, жене, заверить ее, что все хорошо, но потом решил, что не стоит. Их отношения зашли в тупик за последние годы. И Мюлланду понадобилось совершить то, что он совершил, чтобы в приступе нежности вспомнить о ней. Он подумал о сыне Билле, который только начал учиться на врача. Попробовал вызвать в памяти его лицо, но перед глазами снова встал вчерашний полицейский. Неужели он все еще лежит там? Наверное, куда ж ему деться…
Артур взял телефон и набрал номер отеля «Гамлет» на Драммер-стрит. Ответил мужчина. Мюлланд положил трубку. Нет, нет, он не может вот так сидеть здесь. Ему нужно идти… Агент поднялся, глянул в зеркало и отшатнулся. Ну и вид… Он утер пот с верхней губы, причесал редкие волосы и улыбнулся, словно пытаясь обмануть самого себя. После чего оделся и вышел за дверь.
Мюлланд направился в сторону Королевского колледжа. Пройдя несколько сотен метров, он замедлил шаг – не так быстро. Увидев на Маркет-стрит вывеску «Кафе Ридженси», заглянул внутрь – оказалось вполне приличное заведение без затей. Откуда такое в этом районе? Мюлланд вошел, взял чашку чаю и яичный сандвич. Для начала не мешало успокоиться.
***
Оскар Фарли пытался читать Йейтса – Йейтс был тот ландшафт, на котором неизменно успокаивался его взгляд, – однако мысли его блуждали где-то в другом направлении. Чем дольше он ехал, тем больше думал о Тьюринге. Не так много времени прошло с тех пор, как математик сидел у него в кабинете в Челтенхэме и говорил приглушенным голосом:
– Стало быть, вы мне больше не доверяете?
– Почему не доверяем? Дело всего лишь в том…
В чем? Фарли уже не помнил, что тогда ответил. Должно быть, присочинил какое-нибудь оправдание – до сих пор на душе гадко.
У них ведь с Аланом давняя общая история. Это Фарли вербовал его в Блетчли-парк. Так уж получилось, что математики и естествоиспытатели оказались более востребованы, чем лингвисты. Из Кембриджа доходили известия об Алане – молодом ученом, участнике дискуссии по проблеме определенности, который учился в Принстоне и интересовался криптологией. Что-то подсказывало Фарли, что это стоящий вариант.
Первые сомнения заронились, когда он увидел Алана Тьюринга в Блетчли. Бальный салон особняка служил и местом сборищ, и командной ставкой. Они пили, расположившись в мягких креслах. Стояла осень 1939 года, но тревога первых военных месяцев будто так и не просочилась в эти стены.
Фарли чувствовал себя счастливым. Бриджит была рядом. Их роман был в самом разгаре, но оба вели себя так, будто незнакомы друг с другом. Это была такая игра. Оскар, как всегда, взял на себя обязанность хозяина вечера – следил за тем, чтобы никто не оказался забыт или оставлен без внимания. Поэтому он сразу заметил странности в поведении Алана Тьюринга. Стоило беседе принять фривольное направление, как молодой ученый напрягался, будто не понимал, о чем речь. Он поддерживал общий смех, но не сразу – как мальчишка, который лишь делает вид, будто понимает шутки взрослых.
