Лицо у нее прямо окаменело. На миг она так и застыла на палубе, стоя на коленях. Потом весело вскинула голову и сказала мне:
– Ну-ну. Мевенна, наверное, просто решила положить душистых трав от моли и, как обычно, все напутала. Давай я буду давать тебе платья по одному, а ты вытряхивай их над водой. Смотри держись по ветру. Постарайся, чтобы эти несчастные травки не попали ни на тебя, ни на корабль.
И она сунула накидку мне в руки.
Я вытряхивала травы битых полчаса. Тетя Бек передавала мне роскошные наряды по одному, не разворачивая, и все они были нашпигованы травами, что твой гусь перед жаркой. Шерстяные приходилось вытряхивать особенно долго, потому что стебельки намертво зацеплялись за ткань. Помню, примерно на половине я спросила:
– Тетя Бек, а море они не отравят?
– Нет, конечно, – отвечала тетя Бек, извлекая из сумки панталоны. – Нет лучше средства против злого колдовства, чем соленая вода.
– Даже если оно получилось нечаянно? – спросила я.
– А что до этого… – начала она, но больше ничего не сказала, просто вручила мне кипу белья.
В итоге у нас получилась груда разрозненной одежды и четыре пустые сумки. Тетя Бек, придавив груду коленями, вытаскивала оттуда то сорочку, то рукавчик, нюхала и качала головой.
– Все равно попахивает, – заметила она. – Такие дорогие красивые наряды, мне прямо нож острый выбрасывать их в море. Сядь-ка на них, Айлин, чтобы ветром не унесло, а я погляжу, что можно сделать.
Она зашагала прочь и вскоре вернулась с мотком веревки и корзинкой прищепок. Понятия не имею, где она их раздобыла. После чего мы с ней долго и суетливо протягивали веревку над палубой и развешивали по всему кораблю хлопающие на ветру платья. Ивар и Огго вышли на палубу поглазеть. Моряки на нас очень разозлились: им приходилось постоянно пригибаться под веревкой, а это мешало работать, и они сердито втягивали ноздрями запах подтухшей ромашки.
В конце концов пришел капитан и окликнул тетю Бек из-под развевающегося пледа.
– Что это вы тут затеяли, сударыня? Тоже мне, подходящий денек для большой стирки!
– Делаю свое дело, Шеймас Хэмиш, только и всего, – отвечала тетя Бек, прицепляя прищепками пару бешено брыкавшихся панталон. – На этой одежде чары.
– Сам понимаю, – сказал капитан. – Воняет, как дьяволовы портянки. Это вы подняли ветер, чтобы запах улетучился?
Тетя Бек надежно прицепила панталоны и развернулась к капитану, широко расставив красные каблучки и скрестив руки на груди:
– Шеймас Хэмиш! Я заклинаниями ветра в жизни не занималась! Какой смысл поднимать ветер на Скарре? Какой смысл поднимать ветер здесь?
Шеймас Хэмиш тоже скрестил руки на груди. Зрелище было величественное, потому что руки у него толстенные и все в картинках.
– Значит, ветер поднялся из-за запаха!
Не знаю, в чем было дело, но ветер и правда усиливался. Когда я выглянула из-под одежды, то увидела, как вздымаются и рушатся желто-бурые волны и как летит с гребней пена. Более того, из тщательно заплетенных и уложенных кос тети Бек выбились и развевались на ветру длинные черные пряди.
– Чепуха! – отрезала она и отвернулась.
– А я вам говорю – нет! – прогремел капитан. – И небо от него стало все сизое. Сами поглядите, глупая вы женщина! – Он махнул мощной ручищей.
И верно, те клочки неба, которые мне было видно, стали какого-то странного туманно-лилового оттенка.
– Чепуха, глупый вы мужчина! – парировала тетя Бек. – Это из-за преграды.
Она взяла сумку и стала ее трясти и теребить, чтобы вывернуть наизнанку.
– Никогда не видел, чтобы небо было такого цвета! – объявил Шеймас Хэмиш. – И снимите с веревки хотя бы этот плед. Из-за него рулевому курса не видно.
– Айлин, – приказала тетя Бек, – сними плед и перевесь в другое место.
Я сделала, как велели. Единственное другое место нашлось на веревке на самом носу. Я попросила Огго помочь: ветер до того разгулялся, что мне одной было не удержать плед. Мы повесили его так, что он развевался на носу, будто чей-то непонятный флаг, а когда вернулись, обнаружили, что тетя Бек вывернула все сумки наизнанку и привязывает их к шлюпке проветриться. Над ней грозно высился корабельный кок.
– Если вы не брали мою миску, тогда кто? – интересовался он.
Мы с Огго обменялись виноватыми взглядами. Ведь это Огго принес миску Ивару, а я утопила ее в море.
Тетя Бек пожала плечами:
– Я тут ни при чем, любезный. Принцу Конройсскому ночью было нехорошо. Готовить в этой миске все равно больше нельзя.
Кок повернулся и свирепо поглядел на Ивара, который стоял у мачты, бодрый и румяный, и волосы у него трепал ветер. Он поглядел на кока в ответ самым что ни на есть царственным взглядом и надменно проронил:
– Приношу свои извинения.
– Ну что ж, придется месить тесто как-нибудь по-другому, – пробурчал кок. И ушел, бормоча: – Ведьма на корабле – к несчастью. Проклятие Края Одиноких на всех вас!
Тетя Бек его, похоже, не слышала – вот и хорошо. Когда ее называют ведьмой, она прямо звереет. Она просто встала и ушла в каюту поправить прическу.
– А что это за проклятие Края Одиноких? – испуганно спросил Огго, стоявший рядом со мной среди хлопающей на ветру одежды.
Ветер усиливался, и одежда хлопала все громче и громче. Корабль бросало вверх-вниз, волны с шипением обдавали палубу.
Я никогда не слышала о таком проклятии, а Ивар ответил:
– Это же очевидно. Это значит, что ты исчезнешь, как Край Одиноких.
Не успел он договорить, как откуда-то снизу донесся скрежет, корабль тряхнуло, где-то впереди затрещало. Корабль накренился и вроде бы остановился. Сквозь грохот нескольких огромных волн, окативших палубу, я расслышала, как Шеймас Хэмиш страшно ругается, а рулевой орет на него в ответ.
– Ползучий ты слепой ослиный хвост! Посмотри, что ты наделал!
– Да как человеку рулить, когда ему бабье белье в лицо лезет? Мне же ни шиша не видно, одно ее исподнее на ветру полощется!
– А нечего было говорить про проклятие! – закричала я на Ивара. – Мы, кажется, на преграду налетели!
– Это не мое проклятие, а кока! – завопил в ответ Ивар.
Он вцепился в мачту. Мы с Огго ухватились за шлюпку. Вода уже бурлила и плескалась нам по щиколотку.
Глава пятая
Нет, преграда оказалась ни при чем. Когда тетя Бек выскочила обратно на палубу, подкалывая косу на ходу, то заметила:
– А, я так и думала по цвету воды. Мы напоролись на остатки потонувшего острова.
