Я лихорадочно размышляла об этом со смесью надежды и отчаяния при любом ответе на вопрос, но тут мы процокали по дороге между холмами на самую вершину Килканнона, где на гребне справа высились стелы святилища. Я их чувствовала, от них по коже то ли бежали мурашки, то ли выступала сыпь, а еще лунный свет почему-то становился темно-синим, по крайней мере, мне так казалось. Мне здесь очень неуютно, и я терпеть не могу сюда ходить. Никогда не понимала, зачем богам понадобилось такое неприятное волшебство.
Совсем скоро мы миновали святилище и вышли на равнину за ним. Там стоял темный домик жреца, от которого до сих пор тянуло паленым, а вокруг раскинулись пустые, серебряные от луны пастбища, откуда Донал разогнал весь скот. По другую сторону дороги стояло длинное строение вроде сарая, где жили послушники. В окошках горел яркий свет, а изнутри – вот ведь незадача! – доносился гвалт кутежа. Похоже, послушники считали, что жрец вернется только утром.
Жрец соскочил с ослика и зашагал ко входу. Гвалт мигом оборвался. Я посмотрела в дверь мимо узкого силуэта жреца, всем своим видом выражавшего лютое негодование, и увидела не меньше десятка юношей, застывших под его взглядом, будто статуи. Большинство виновато прятали за спиной кубки, но двое были уже так хороши, что не сочли нужным трудиться. Один допивал вино как ни в чем не бывало. Другой запел прерванную песню и даже приветственно поднял кубок в честь жреца.
– Вижу, пора изгонять демона пития, – сказал жрец. – Все вы должны проводить Премудрую Бек к морю и проследить, чтобы она благополучно села на корабль.
Тетя Бек издала негромкий раздраженный возглас. Я угадала. Она собиралась улизнуть.
– Что? Прямо сейчас? – спросил кто-то из послушников.
– Да, – сказал верховный жрец. – Прямо сейчас.
Он прошагал в сарай, взял со стола бочонок и преспокойно вылил его содержимое на пол. Через дверь до меня донесся запах виски, такого крепкого, что глаза заслезились.
– Свежий воздух прекрасно изгоняет демонов, – заметил жрец. – Ступайте. А вам, дамы, – он поглядел на нас, ожидавших снаружи, – счастливого пути.
Так что остаток пути нас сопровождала дюжина пьяных послушников. По эту сторону гор было довольно ветрено, и, что бы ни говорил жрец, послушникам от прогулки стало, по-моему, только хуже. Они шатались, спотыкались, пели и хохотали. Каждые десять шагов кто-нибудь обязательно заваливался в заросли дрока, а остальные покатывались со смеху. Некоторым приходилось отбегать с дороги протошниться.
– О боги, – твердил Ивар, – только этого мне не хватало!
А тетя Бек несколько раз спрашивала послушников:
– Может быть, вам все-таки лучше посидеть здесь и отдохнуть? Мы прекрасно доберемся сами.
– Не-не-не-не-не, с-сударыня, – отвечали они. – Низ-з-зя. У нас п… п… приказ. Доставить вас на кура… кара… корабель.
Тетя Бек только вздыхала. Очевидно, жрец дал слово верховному королю, что мы попадем на этот самый корабль.
– Чтоб ему пусто было! – сказала тетя Бек.
И вот мы в сопровождении улюлюкающей, прыгающей и хохочущей толпы наконец спустились туда, где скалы уступили место полосе песка и где при свете заходящей луны виднелся внушительный корабль, нетерпеливо покачивавшийся на волнах в гавани. От этого зрелища Ивар застонал. У берега мокро лоснились и плескались волны, и среди них нас поджидала шлюпка; заметив нас, моряки тут же повскакали с мест.
– Скорее, а то упустим прилив, – сказал один из них. – Мы уже думали, вы не успеете.
Я соскользнула с ослика и погладила его по боку. И еще погладила росший рядом кустик дрока. Он был в цвету, впрочем, дрок всегда цветет, и от прикосновения моих пальцев кругом разлился крепкий аромат. Запах цветущего дрока всегда напоминает мне о доме и о Скарре. Так что очень обидно, что в тот же миг самого молоденького послушника занесло в этот самый куст и там стошнило.
– Иди сюда, кроха. – Кто-то из моряков крепко схватил меня и поднял на руки. – Перенесу тебя через воду, – пояснил он, когда я разъяренно пискнула.
Пусть несет, решила я. К этому времени я уже одурела от усталости. Как будто, покидая земли Скарра, я оставляю и свою силу, – но, наверное, все-таки дело в том, что я не спала предыдущую ночь. Пока меня несли через полосу грохочущего прибоя, я чувствовала соль на губах и мельком видела, как рядом вброд идут Ивар и Огго, а еще – как на берегу тетя Бек выпрямилась во весь свой рост и задрала подбородок, когда какой-то моряк предложил и ее перенести. Я видела, как после этого тетя Бек посмотрела на волны, приподняла ногу, посмотрела на каблук – и пожала плечами и кивнула. В шлюпку она прибыла, чинно сидя у моряка на руках, сдвинув каблучки и целомудренно обхватив силача за шею, будто бедняга был и не человек вовсе, а просто очередной осел.
Как мы приплыли на шлюпке и попали на большой темный корабль, я толком не помню. Наверное, я успела заснуть до того. Когда я проснулась, все заливал яркий серый утренний свет, а я лежала на животе на узкой скамье в каюте, обшитой деревом; было тепло, но попахивало неприятно. Я тут же вскочила – ведь до Берники, как я прекрасно знала, было каких-то сорок миль морем.
– О небеса! – воскликнула я. – Я проспала все путешествие!
Оказалось, ничего подобного. Когда я выскочила в проход под палубой, где все качалось и скрипело, тетя Бек встретила меня известием, что ночью поднялся встречный ветер.
– Моряки сказали мне, – добавила она, – что от логрийской преграды, когда ветер дует с севера, нарушаются и воздушные, и морские течения. Так что нам плыть еще целый день, а то и больше. – И отправила меня обратно в каюту причесаться.
Завтракали мы в тесной вонючей каморке на корме, где в крошечное оконце бились волны, а стол ездил туда-сюда, будто качели. Как ни странно, на завтрак была не овсянка. Я бы не возражала против овсянки. Проголодалась как волк. И налегала на овсяные лепешки с медом так рьяно, словно мы были на суше и горшочек с медом не уезжал от меня по столу как раз тогда, когда был мне нужен.
Через некоторое время тетя Бек вытерла руки и передала салфетку мне.
– Десять лепешек, Айлин, – это очень много, – заметила она. – Месячного запаса продовольствия на нашем корабле не держат. Иди посмотри, что там с Иваром и Огго.
Я неохотно послушалась. Мне хотелось не только еще овсяных лепешек, но и выйти на палубу и посмотреть на море. Мальчишек я нашла в душной каютке через проход. Ивар лежал на койке и стонал. Огго сидел рядом, встревоженный и преданный, и держал наготове на коленях большую миску.
– Уйди! – сказал Ивар. – Я умираю!
– Не знаю, что делать, – пожаловался мне Огго. – Он всю ночь так.
– Иди позови тетю Бек, – сказала я. – И поешь. Я подержу миску.
Огго мигом сунул мне миску. Я поставила ее на пол. Гадость.
– Не убирай ее! – взвыл Ивар, когда Огго выскочил за дверь. – Мне нужно! Прямо сейчас!
