— Что опять? — раздражено спросил Дидье, даже не поворачивая головы. — Снова будешь мораль читать? Или хочешь узнать, не раскаялся ли я? Так вот отвечу: нет. Я все также вас ненавижу.
— Но ведь у тебя больше ничего и никого нет, кроме твоей ненависти. Ты одинок, Дидье, — Фабьен подошел ближе. — Твоя надуманная ненависть лишила тебя любви, семьи, детей, дружбы — всего того, что и наполняет жизнь настоящим смыслом.
— Только жизнь прошла, — вдруг сказал Дидье, глядя куда-то в сторону. — Уже прошла…
— Еще можно что-то изменить, Дидье.
— Не смеши меня, Фабьен… Эти стены теперь моя жизнь. Уходи. Я ничего не хочу больше знать ни о тебе, ни об Эмиле, ни о ком-либо из ваших семеек…
Фабьен вначале пристально посмотрел на бывшего друга, потом без слов развернулся и пошел назад к двери.
— Так зачем ты все-таки приходил? — вдруг окликнул его Дидье.
Фабьен на мгновение замер у двери, бросив через плечо:
— Твое дело отозвано и закрыто. Ты свободен, Дидье, — и тут же вышел.
Дверь камеры осталась распахнутой…
* * *
Февраль, 1888 года
— Еще чуть-чуть, Софи… Осталась немного… Головка уже показалась, — пожилой доктор стоял на коленях у кровати, готовый вот-вот принять на руки новорожденного ребенка. — Тужься! Ну же!
Софи, повинуясь природным инстинктам, напряглась всем телом, из ее горла вырвался животный вопль… После этого на мгновение в комнате наступила тишина, а еще через секунду безмолвие нарушил звонкий младенческий крик… Софи облегченно всхлипнула и расслабилась.
— Поздравляю, мамочка, — торжественно произнес доктор, — у вас дочка…
— Я знаю, — прошептала Софи и утомленно улыбнулась.
— Тогда, может, вы уже и имя знаете? — лукаво прищурился доктор, передавая ребенка Жаклин, стоящей наготове с чистым полотенцем.
— Знаю…
— И какое, если не секрет? — не унимался доктор.
— Миранда… Я назову ее Миранда…
