Значит, чернокожий раб не солгал мне. Я спокойно вошел в кухню, взял острый нож и отсек ей голову. А затем, обезумев от бешенства, я разрезал тело на девятнадцать частей, завернул в покрывало, завязал в узел, как упаковывают финики, положил его в корзину из пальмовых листьев, накрыл ковром и крепко-накрепко зашил красной шерстяной нитью. И отнес корзину на берег Тигра на плечах, словно нес ковер, и бросил в реку. Я стоял и смотрел, как моя жена опускается на дно. Снова склонившись к реке, я умыл руки, словно очистившись от ее обмана, и вернулся домой.
Услышав это, один из купцов воскликнул: «Клянусь Аллахом, скор ты на расправу!» Но никто из слушавших не мог понять, был ли то крик удивления, возмущения или горя. Трое купцов пошептались друг с другом, и третий дервиш продолжил свое повествование.
Как только ужас от содеянного переполнял меня, я вспоминал чернокожего раба и сразу вздыхал с облегчением и хвалил себя за то, что совершил.
Но, увидев, что мой старший сын стоит на крыльце и плачет, я задохнулся от вины и жалости, ибо он любил свою мать. Но снова все та же мысль разожгла мой гнев – как она могла обмануть меня и двух сыновей своих в собственном доме?
Мой сын заговорил, и я понял, что он еще не знает о том, что мать его умерла.
– Отец, я боюсь возвращаться домой. Молю Аллаха, чтобы ты простил меня. Я украл у мамы одно яблоко, чтобы показать друзьям. Но какой-то чернокожий раб отнял его у меня. Я побежал за ним и просил вернуть мне яблоко, но он оттолкнул меня. Я пытался отнять яблоко, но он поднял руку слишком высоко. «Прошу, почтеннейший, верни мне яблоко. Отец целых две недели ехал, чтобы привезти это яблоко моей больной матери». Но он ушел, подкидывая яблоко в воздух и ловя руками или ртом. Я бежал за ним и умолял, пока он не остановился, – но он дал мне затрещину и пригрозил оттаскать меня за волосы и привязать к дереву. О, прости меня, отец, и попроси маму простить меня тоже.
Услышав это, я понял, что убил жену по ошибке. Я испустил такой крик горя, что голуби задрожали в своих клетках. Я ударил себя по лицу изо всей силы и бросился сыну в ноги, плача и рыдая, как женщина. Напуганный сын спросил со слезами: «Значит, мама умрет, если не съест эти три яблока?»
От его вопроса я заплакал еще горше. Я завыл так громко, что отец мой, который жил неподалеку, прибежал посмотреть, что творится, и увидел меня на крыльце. Когда я рассказал ему, что наделал, он тоже зарыдал и возблагодарил Аллаха, что моей матери уже нет в живых, потому что если бы она узнала о том, что случилось, то умерла бы от горя – так любила она мою жену.
Мы втроем обнялись, плача; к нам присоединился и младший сын, не спрашивая о причине наших слез. Так мы скорбели целых три дня. Время от времени кто-нибудь из нас выкрикивал, что мы должны отомстить проклятому лживому рабу, который оклеветал мою жену, но наконец отец отвел меня за руку, словно ребенка, к дому. Когда я вошел в дом и увидел два яблока, еще лежавшие у опустевшей постели моей жены, я решил покончить с собой. Я дождался темноты и тогда взял тот же нож, чтобы с силой вонзить его себе в сердце, но остановился, поняв, что мною движет лишь ничтожное себялюбие. Я попросту пытаюсь убежать от ответственности за двух сыновей и от воспоминаний о моем ужасном преступлении. Одержимый мщением, я ведь даже не попытался выяснить правду! Теперь оба моих сына перестали плакать и молчали, но старались не попадаться мне на глаза, чтоб не упал на них мой мрачный взгляд. Поняв это, я выколол себе правый глаз, которым поклялся, что если не увижу трех яблок, то убью свою жену. Я закричал от боли, все вокруг потемнело, и сознание оставило меня.
Когда я очнулся, то хотел ослепить себя и на другой глаз, но старший сын отобрал у меня нож.
– Хватит, – сказал он. – Достаточно мести.
Сыновья остались жить с моим отцом, а я ушел из дома бродить в окрестностях Багдада и помогать нуждающимся, чтобы искупить свои грехи.
Сегодня я встретил этих двух дервишей и вздохнул с облегчением, слыша их речи о том, что надо нести людям добро, и рассказы о том, как они отреклись от всего мирского, чтобы стать суфиями. Их слова воскресили во мне надежду.
Когда они сказали мне, что пришли в Багдад, чтобы найти калифа Гаруна аль-Рашида и облегчить бремя своих несчастий, рассказав ему историю своей жизни, я чуть не поведал им о своем горе, но все же промолчал, потому что они не поделились со мной тем, что случилось с ними.
Когда дервиши решили поискать место, где можно провести ночь, я постучался к тебе в дверь, – он поклонился хозяйке дома. – А теперь я благодарю тебя за твою щедрость и сострадание.
Та отвечала:
– Погладь свою голову и ступай.
Но третий дервиш сказал:
– Ради Аллаха милосердного, о прекрасная хозяйка дома, позволь мне остаться и выслушать, что расскажут эти купцы.
– Можешь остаться, – разрешила она.
Минуты шли, но ни один из трех купцов не вышел на середину зала – они продолжали шептаться между собой. Лишь когда хозяйка нетерпеливо прокашлялась, один из них выступил вперед.
Рассказ первого купца
С волнением слушал я дервишей, из уст которых, словно река, текли искренние рассказы об их жизни, и решил признаться вам и открыть свое подлинное имя.
Никогда я не был купцом и не жил в Мосуле, как сказал почтенной госпоже, которая открыла нам троим дверь и пригласила быть гостями в этом доме. Ровно девять дней назад мы вышли в город переодетыми, чтобы мой господин мог своими глазами увидеть, благополучны ли его подданные, и самолично выслушать жалобы тех, с кем поступили несправедливо. Мы встретили старика, у которого в руке была рыболовная сеть, а на голове корзина, и услышали его горестные вздохи.
Мой господин спросил его:
– Что случилось, старый человек?
– Я рыбак, господин, и с трудом влачу постылую жизнь. Я пытал счастье с самого полудня, но в сеть мою попадалась лишь вода. Ради Аллаха, господин, скажите, что мне сделать, чтобы накормить семью? Каждый вечер, возвращаясь домой, я вижу голодные рты.
Услышав это, мой господин сказал рыбаку:
– Иди с нами на реку и попытай счастья еще раз. За любой улов я дам тебе сотню динаров, даже если тебе попадутся одни мальки.
Возблагодарив судьбу, старый рыбак пошел с нами к Тигру и закинул сеть в воду. Когда он потянул за веревки и вытащил сеть, мы увидели в ней тяжелую корзину из пальмовых листьев, накрытую ковром и зашитую красной шерстяной нитью. К нашему ужасу, в корзине мы нашли убитую женщину, разрубленную на мелкие части.
Услышав эти слова, все стали перешептываться между собой, поняв, что к чему. Только носильщик молчал, совершенно ошеломленный. Третий дервиш горестно протянул руки к двум своим товарищам. А купец между тем продолжал.
– Когда мой господин увидел ее лицо, которое было прекрасно, как полная луна, его охватила глубокая печаль. Так горевал он о ее судьбе, что слезы покатились у него по щекам. Он с гневом сказал мне: «Как такое возможно, чтобы наших подданных убивали в Багдаде и бросали в реку пред самыми нашими глазами? Повелеваю тебе найти ее убийцу! Я желаю отомстить за эту женщину. Иначе как я встану перед Аллахом в Судный день?»
