И тут молодой человек убежал, заткнув уши, и гости разошлись один за другим. Даже я ушел с тем моим другом, который нас всех пригласил. Я вернулся домой и, когда рассказал жене о том, что случилось, она стала меня корить за то, что я оставил ее почти на весь день одну дома, и попросила взять ее на прогулку по городу. Я согласился, и случилось так, что на обратном пути мы встретили подвыпившего горбуна, который пел и играл на тамбурине. Он был так забавен, что мы не могли оторвать от него глаз. Мы пригласили его поужинать с нами, чтобы весело провести вечер. Я подговорил его положить в рот большой кусок рыбы, и он подавился костью, а когда я стал стучать его по спине, чтобы спасти, он упал на пол бездыханным. Мы с женой придумали, как от него избавиться и отнесли его к дому врача-еврея… А конец моей истории вы уже знаете.
Царь Китая удивленно покачал головой.
– История юноши и докучливого цирюльника увлекательнее, чем злоключения моего любимого горбуна. А теперь приведите ко мне молчаливого цирюльника – я хочу увидеть его и услышать. Ведь это рассказ о нем спас вас четверых от смерти. Затем мы похороним моего плута-горбуна и построим ему гробницу.
Чтобы узнать, где живет цирюльник, портной поспешил к своему другу, тому, что пригласил его на днях, и когда вошел в его дом, то увидел, что цирюльник все еще там и беседует с попугаями и другими птицами в клетках. Увидев портного, он широко улыбнулся от радости.
– Как я рад, что в самом занимательном месте моего рассказа меня пришел послушать человек, а не птица. Ты лучший слушатель, чем эти попугаи, которые все время передразнивают меня и перебивают. По непонятным мне причинам все покинули этот дом – и гости, и даже хозяин дома со всей своей семьей, и оставили меня одного рассказывать мои истории этим болтливым и шумным птицам.
Портной взял его за руку и привел к царю. Цирюльник пал тому в ноги, недоумевая, почему владыка Китая призвал его ко двору. Когда царь увидел, что Молчальнику лет девяносто, и разглядел седые бороду и брови, обвисшие уши и длинный нос, он засмеялся.
– Расскажи мне, о Молчальник, одну из своих историй.
Но цирюльник сказал:
– О великий государь, ради Аллаха милосердного, скажи мне, что приключилось с этими христианином, евреем и мусульманином, почему этот горбун лежит, развалившись, на ложе, достойном царей, и почему все эти люди здесь собрались?
– Но почему ты спрашиваешь? Это ведь ты должен рассказать мне историю!
– Я делаю это, желая убедить тебя, что отнюдь не болтлив и ношу свое прозвище недаром.
Царь рассказал, что случилось с горбуном, и цирюльник подошел к ложу, сел на него и положил голову горбуна к себе на колени. Он склонился к горбуну и стал смеяться, и смеялся, пока не повалился навзничь, а затем сказал:
– У всякой смерти есть причина, но историю этого горбуна надо записать золотыми буквами.
Царь посмотрел на него в недоумении:
– О чем ты, Молчальник?
– Клянусь твоим здоровьем, что этот горбун так же жив, как мы с тобой.
Он вынул из-за пояса банку с мазью и смазал шею горбуна. Затем попросил железный стержень и велел двум слугам держать голову горбуна, и установил этот стержень во рту горбуна так, чтобы тот не мог закрыться. Затем взял щипцы, сунул их в горло горбуна и вытащил оттуда окровавленную рыбью кость.
Тут горбун чихнул так громко, что его услышали во всем дворце, вскочил на ноги и встряхнул головой.
– Что случилось? – спросил он.
– О мой прекрасный горбун, ты пролежал без чувств целую ночь и целый день, а потом Молчальник вернул тебя к жизни!
Горбун затребовал свой тамбурин и принялся играть на нем, петь и танцевать.
– Но, государь, – обратился Молчальник к царю, – ты не рассказал нам, как познакомился с горбуном – или ты хочешь, чтобы взамен я сам поведал какую-нибудь историю?
– Не сегодня, Молчальник, – отвечал царь Китая. – Ибо я устал.
На этом Джафар закончил историю про горбуна и царя Китая, и калиф захлопал в ладоши от изумления и восторга.
– О Джафар, эта история похождений горбуна и Молчальника поистине чудесна, и в ней больше невероятных совпадений, чем в истории о трех яблоках.
Он повернулся к Масруру и сказал:
– Приведи раба!
Масрур вывел вперед Райхана, тот поклонился и поцеловал землю перед калифом.
– Я знаю, что ты не желал никому зла, но все же беда случилась из-за тебя. Я выполню обещание, которое дал Джафару, и прощу тебя, но ставлю тебе условие. Ты должен каждый день проводить несколько часов с детьми этой невинно погибшей женщины. Слыша, как они разговаривают, плачут или смеются, ты будешь вспоминать, что это ты оставил их сиротами.
Затем калиф призвал третьего дервиша.
Масрур вывел третьего дервиша вперед, и тот опустился на колени и поцеловал землю перед калифом, а затем поднял голову.
– Ты понимаешь, что повинен в этом преступлении?
– Да, о повелитель, – ответил третий дервиш, закрывая лицо руками.
– Запомни: следует самому искать истину, а не слушать других, – сказал калиф. – Ты сам наказал себя, выколов себе глаз и став дервишем. А быть дервишем – значит прощать – это главное. И еще – ты отец двоих малых детей, оставшихся без матери, поэтому я отпускаю тебя.
Третий дервиш поцеловал землю перед калифом, встал, и Масрур увел его.
Все с облегчением вздохнули, радуясь тому, что ночь почти закончилась, а никого не казнили и не посадили в темницу. Они надеялись, что калиф вскоре встанет и уйдет с Джафаром, Абу Нувасом и Масруром. Но он протянул руку к кубку с водой, выпил ее, нахмурился и посмотрел на трех женщин пронзительным взглядом.
– На этом собрании, которого никто не готовил и не мог предсказать, вы, достойные женщины, услышали о случаях и событиях, что произошли с некоторыми из нас. Одни рассказы удивили нас и развлекли, другие наполнили сердца сожалением и печалью.
А теперь я желаю, чтобы все вы по очереди открыли свои тайны и рассказали нам свои секреты. Начнем с тебя, хозяйка дома. Скажи, почему ты попросила, едва мы вошли к тебе в дом, не задавать вопросов о том, что в нем происходит, и показала надпись на двери: «Не говори о том, что тебя не касается, чтобы не услышать того, что тебе не понравится»? Не имела ли ты в виду на самом деле вот что: «Скажи хоть слово о том, что видел, – и ты умрешь»?
Калиф налил себе еще воды, поднес кубок ко рту, но не смог выпить от раздражения.
– Объясни мне, – продолжил он, – откуда эта жестокость? Почему ты набросилась на этих собак и хлестала их до крови? А ты, избитая, почему ты покачнулась, и вскрикнула от боли, и упала в обморок, когда услышала ту песню и игру на лютне? Рубцы на твоем теле ужасны. А ты, третья, скажи, почему ты распаляла безумие сестер, вместо того чтобы его усмирить?
