– Я нарушила свою клятву, но никогда не пожалею об этом, потому что калиф не похож на других мужчин.
Он пробудился и с радостью увидел меня рядом, и мы поцеловались.
Я показала ему, что вышила на нижней рубашке, которую носила под платьем: «Обещаю тебе, тело, не дать мужчине прикоснуться к тебе, чтобы избавить тебя от страданий».
Он поцеловал меня в лоб.
– Уверяю тебя, что со мной ты никогда не изведаешь страданий. Дай мне один месяц, и тогда я составлю брачный договор.
Калиф поселил меня в прекрасных покоях во дворце, и прислуживали мне десять рабынь. Наши дни переходили в ночи, а ночи в дни, и стали мы неразлучны, как рыба с водой.
* * *
Хозяйка дома и избитая сестра перешептывались об услышанном, ахая и ужасаясь, а закупщица продолжала рассказ.
– Когда калиф уходил, мое сердце отсчитывало мгновения, оставшиеся до его возвращения, а когда я причесывалась и волосы закрывали мое лицо, он говорил: «Зачем ты меня покидаешь?»
Но настал день, когда госпожа Зубейда послала ко мне своего евнуха с приглашением на ужин.
Голос закупщицы дрогнул, и она умолкла, сглотнула, но заставила себя продолжить. Калиф и визирь переглянулись.
Я приняла приглашение, но мой евнух побежал вслед за мной.
– Тебе непременно нужно туда идти, госпожа?
– Да, непременно, я не хочу поссориться с госпожой Зубейдой.
Теперь я понимаю, что евнух хотел предостеречь меня. Ведь все во дворце знали, что госпожа Зубейда ничего не ест и не пьет уже шесть недель, потому что калиф оставил ее своим вниманием, а женщины в гареме все это время его и вовсе не видели.
От того, что калиф все время проводил со мной, пострадали не только его отношения с женщинами. Министры правительства жаловались, что он пренебрегает государственными делами, выходя из дворца только на пятничную молитву. Сам визирь, Джафар Бармесид, пытался его урезонить, указывая на растущее недовольство.
– Я так очарован ею, что не могу ничего с собой поделать, и сердце мое у нее в руках, – отвечал повелитель правоверных.
Но Джафар не отступался: он убеждал калифа вернуться к делам государства без опасности для нашей с ним любви: «Она всегда будет ждать тебя здесь, о повелитель правоверных».
Однажды визирь предложил повелителю отправиться на охоту, и калиф согласился покинуть дворец на одну ночь.
Все это было втайне от меня – тогда я об этом ничего не знала. Калиф поселил меня вдали от всех, в роскошных покоях, и исполнял все мои прихоти – так он лишил меня всякой власти над моей судьбой.
В ночь перед его отъездом мы не могли разомкнуть объятия, словно расставались навсегда. Так оно и вышло.
Госпожа Зубейда встретила меня за ужином с большой благосклонностью, а я склонилась перед ней и поцеловала землю под ее ногами.
– Мир тебе, о повелительница Аббасидов, ведущая род от самого пророка; и да сохранит тебя Аллах Всемогущий ныне и всегда, – сказала я.
– Я и забыла, какая ты красивая, – ответила она. – Неудивительно, что мой двоюродный брат от тебя не отходит.
С восторгом услышала я то, что она произнесла затем:
– Он сказал мне, что скоро возьмет тебя в жены.
И она пригласила меня в зал, где было приготовлено роскошное пиршество, словно для ста человек, а не для нас двоих. Она указала мне на прелестное китайское блюдо с узором, изображающим рыб, и стала потчевать:
– Отведай баттарека – это редкое лакомство особенно любит мой двоюродный брат аль-Рашид.
Я трижды притронулась к блюду из уважения к калифу. Но стоило мне проглотить еду, как веки мои опустились, земля закружилась под ногами, и я забылась.
Пришла в себя я в ужасной темноте и тишине. Руки и ноги мои болели, и когда я попробовала выпрямить их, то заметила, что они связаны. Я попыталась поднять голову, но ударилась о что-то твердое.
* * *
– О моя дорогая сестрица! – воскликнула хозяйка дома.
– Я закричала, испугавшись, что меня заживо похоронили в могиле. Но, к моему облегчению и спасению, услышала человеческий голос.
– Откройте, откройте, я живая! – кричала я.
– Аллах Всемогущий, никак в этом сундуке джинн! Спасите, ангелы небесные!
Второй голос отвечал:
– Тебе почудилось. Сундук нем, как камень, можешь разбить доски молотом.
– Нет, ради Аллаха! Не надо бить молотом, умоляю! – воскликнула я.
Оба ахнули от удивления.
– Давай бросим сундук здесь, – сказал один из них. – Мне страшно! К тому же сюда кто-то идет.
До меня донесся топот убегающих ног, а затем приближающиеся шаги.
Новый голос сказал:
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
Я почувствовала, как сундук подняли, а затем услышала цоканье копыт мула по камням. Это длилось, казалось, целую вечность, но на самом деле прошло не более получаса.
Затем сундук сняли со спины мула и внесли в дом. Я услышала мужские шаги, приглушенные ковром, сундук осторожно поставили на пол и стали открывать замок, а я затаила дыхание. Наконец крышку подняли, и мужчина пробормотал: «Хвала Аллаху милостивому, милосердному! Что делает райская гурия в этом сундуке? Кто запер ее?»
Я открыла глаза и увидела, что мужчина молод и хорош собой.
– Где ты меня нашел? – спросила я.
– На кладбище, – ответил он. – Я пришел на могилу матери, умершей два дня назад, и увидел, как два человека пытались открыть этот сундук. Но услышали мои шаги и убежали. Что ж, сестра, давай я помогу тебе выбраться из этого злосчастного сундука.
Я протянула ему руку, но когда встала и сделала шаг, то чуть не потеряла сознание. Он открыл пузырек розовой воды, запах которой помог мне прийти в себя, но я все равно была очень слаба и дрожала как в лихорадке.
– Здесь есть купальня, позволь мне принести тебе полотенец и нагреть воды, – предложил он и проводил меня до двери. Я поблагодарила его и вошла. Когда я взглянула в зеркало, то расплакалась, а вспомнив о калифе, разрыдалась еще пуще.
Калиф схватился за голову и недоверчиво ею покачал, но закупщица продолжала.
Мне хотелось закричать: «Отведи меня к калифу сейчас же!»
Но я только поблагодарила незнакомца, вымылась и вытерлась. Когда я вышла, он усадил меня за стол, на котором стояло несколько блюд. Но, вспомнив, что случилось за моим прошлым обедом, я снова расплакалась.
– Не плачь, сестра, а постарайся поесть, чтобы набраться сил.
– Спасибо, и да хранит тебя Аллах за твое милосердие и добрые дела, но я не голодна.
Он приготовил чай.
