– Из Китая? – недоверчиво переспросила Маймуна. – А что ты делаешь здесь? Поклянись перстнем Сулеймана, что говоришь правду, а не то, если я узнаю, что ты врешь, я с тебя заживо кожу сдеру и кости переломаю.
– Клянусь царем Сулейманом и твоим отцом, царем Димирьятом, что каждый вечер летаю в Китай, чтобы хоть одним глазком взглянуть на царевну Будур, дочь царя Гайюра Ревнивого. Она несравненная красавица: волосы черные, как ночь, носик тоненький, как острие меча, щеки розовые, как анемоны, язычок сладкий, как вино, да к тому же говорит на шести наречиях. Ее руки как две реки, а грудь как страусиные яйца. Талия у нее тонкая, как шея газели, а ягодицы – как песчаные дюны, они отягощают ее, когда она встает, и не дают удобно улечься, когда отходит ко сну. Ее бедра как колонны из перламутра, а ее ступни…
– И ты собираешься убедить меня в том, что эта красавица в тебя влюблена? – перебила его Маймуна.
– Влюблена в меня? Она отказала всем женихам, каких нашел ей отец, – и князьям, и царевичам. Всех отвергла, твердя отцу, что замужество ей противно. Но с каждым отказом растет ее слава и известность, и все больше поклонников стремятся завоевать ее сердце. Последним прибыл сын властелина, прозванного Царем царей, и он не пожелал смириться с отказом. Но как ни пытался царь Гайюр уговорить дочь, перечисляя достоинства жениха, царевна Будур отвечала: «Я желаю быть сама себе госпожой, ибо сейчас я стою высоко и обладаю властью над людьми. А стоит мне выйти замуж, как мной станет править мой муж». Отец не раз пытался образумить ее, но она пригрозила, что бросится на меч и пронзит себе сердце. Тогда отец опечалился и встревожился, но не знал, что ответить сыну Царя царей, и потому посадил дочь под замок.
Дахнаш закончил рассказ и повторил, что ворвался во владения джиннии лишь по вине охвативших его чувств.
– И ты считаешь это уважительной причиной вторгаться в мои владения? – нахмурилась Маймуна.
– Если бы ты увидела царевну, госпожа, то, без сомнения, простила бы меня.
– Уж будь уверен, не простила бы, потому что, если судить по твоим словам, эта царевна немногим краше золоченого ночного горшка, тогда как я ожидала описания божественной красавицы. Однако здесь есть странное совпадение, ибо, когда я поймала тебя, я защищала царевича, о котором рассказывают точно то же, что и о твоей царевне. Этого юношу отец запер в башне за то, что он отказался жениться. А он прекрасен, как вон та звезда на небе.
– Неужели у тебя не хватает воображения описать его поподробнее? – ухмыльнулся Дахнаш.
Маймуна вздохнула.
– Кожа у моего царевича нежная, как у ребенка, брови изогнуты, как две сабли, а глаза темнее, чем у газели. Его губы сладки, как мед, а тело гибко, как ветка дерева баньян. Если бы ты его увидел, то истек бы слюной, как щенок.
– При всем почтении к тебе, Маймуна, я никогда не смог бы сравнить мою царевну с твоим царевичем, потому что с ней никто не сравнится.
– Ах ты, презренный лгун и проходимец! – вскричала Маймуна. – Да во всей вселенной не сыщется такого, как мой царевич, и ты безумен, раз пытаешься сравнить твою царевну с моим царевичем.
Дахнаш почувствовал, что всерьез разозлил Маймуну.
– Давай слетаем вместе к моей царевне, а потом я прилечу к твоему царевичу.
– Что ж, о презренный джинн! Если мой царевич красивее, чем твоя царевна, я победила, а если твоя красивее моего, то победа твоя. Но будь готов потерпеть поражение! – с этими словами Маймуна нанесла Дахнашу такой удар, что он вскрикнул от боли. – А ну, веди меня сейчас же к своей царевне, чтобы мы могли сравнить их, или я опалю тебя своим огнем и низвергну в пустыню.
Дахнаш задрожал.
– Я сию же минуту отправлюсь в путь.
– А я от тебя не отстану, – сказала Маймуна, – потому что не верю тебе ни на единый миг.
Они летели и летели, пока не достигли дворца на вершине горы. Они вошли в покои царевны Будур, но Маймуна смогла разглядеть только округлое лицо царевны и ее золотистый ночной наряд, поблескивающий в темноте. Дахнаш, охваченный страстью, взял ее на руки, едва не падая от дрожи:
– Как я желал бы, чтобы ты вечно спала у меня между веками, о моя красавица!
– Я понимаю, почему ты хочешь, чтобы царевна заснула у тебя между веками! Если бы она тебя увидела, то от страха вырвалась бы у тебя из рук даже в воздухе!
Джинния оттолкнула его и подняла царевну за талию. И они улетели прочь, а волосы царевны Будур развевались за ними в небе, как хвост кометы.
Они долетели до покоя Камар аль-Замана в башне и положили царевну Будур рядом с ним – и тут джинния и джин ахнули от изумления, потому что молодые люди оказались удивительно похожи друг на друга.
– Разве не говорил я тебе, что моя царевна красивее? – спросил Дахнаш.
Но Маймуна опустилась на колени и поцеловала Камар аль-Замана в переносицу и сказала Дахнашу:
– Я склонна простить тебя, потому что ты, похоже, близорук, и сердце твое усохло. Я так и сделаю, если красота твоей царевны вдохновит тебя описать ее лучше, чем я описываю моего царевича: родинка у него на щеке – словно пятнышко драгоценного мускуса.
– Тогда послушай: один ее взгляд накормит меня на всю жизнь, – отвечал Дахнаш, целуя руку царевны Будур.
– Накормит? Ты сравниваешь ее с едой, о жадный, прожорливый джинн? Впрочем, не будем больше тратить время на слова. Нам нужно решить, кто из них прекраснее.
– Моя царевна прекраснее, и я не передумаю, – сказал Дахнаш.
– Нет, мой царевич! – отвечала Маймуна.
– Моя – само очарование, и я не отступлю от правды, даже если ты дух из меня вышибешь. Из уважения к тебе я обязан говорить лишь правду и ничего более.
– Мы должны разбудить их по очереди. Того из них, кто воспылает любовью к другому, и следует считать менее прекрасным, – предложила Маймуна.
– Тогда я сейчас превращусь в блоху, укушу царевича и разбужу его, а царевну погружу в глубокий сон, – сказал Дахнаш, обернулся блохой и впился в шею принца.
Камар аль-Заман пробудился и почесал место укуса. Увидев спящую рядом с ним Будур, он онемел от удивления, не удержался и снял с нее одеяло. Он приподнял ее сорочку, стянул с нее шальвары и ахнул.
– Что за красавица! – выдохнул он и потянулся к девушке, чтобы разбудить ее поцелуем.
Тут Дахнаш прошептал Маймуне:
– Хотя я рад, что он воспылал страстью к моей царевне, твой юноша бессовестный негодяй. Если позволишь, я не дам ему поцеловать ее.
Но Маймуна шикнула на джинна, разозлившись, что проигрывает в споре. И тут Камар аль-Заман передумал и отвернулся от Будур. Маймуна преисполнилась гордости, когда Камар аль-Заман поправил на Будур одежду и ласково потряс ее за плечо:
– Просыпайся, прелесть моя. Нечего шутить надо мной. Я знаю, это царь, мой отец, заставил тебя влезть ко мне в кровать и притвориться спящей, чтобы я полюбил тебя и преклонялся перед тобой, женился на тебе и завел детей. Я противился женитьбе три года, так не будем же медлить – вставай, о нежная, драгоценная красавица. Давай поженимся с восходом солнца, если я смогу дождаться. – И он снова склонился поцеловать ее, но тут же выпрямился, говоря себе: – Потерпи, Камар аль-Заман. Да простит меня Аллах за то, что я замышлял сделать.
