Анита и ее собаки никогда не искали встреч с волком, он сам находил их и шел следом, закрепляя отношения, которые были ему дороги. Однажды днем мы с Гасом сидели за утесом Биг-Рок, я болтал с двумя дюжими рыбаками, а он общался с их лабрадорами. Как вдруг в пятидесяти метрах от нас появился волк. Он стоял, оценивая обстановку на озере, готовый присоединиться к общему веселью. В полумиле от него, у озера, рядом с «хижиной конькобежца», на льду появилось несколько фигур – Анита и ее мальчики. Волк мотнул головой и рванул с места, бросившись к ним, как будто кто-то дернул за его веревку. Можно не сомневаться: он знал, к кому бежал.
Рыбаки смотрели, открыв рты, как Анита и ее команда проследовали на север. Ромео, как всегда, бежал рысцой в нескольких шагах позади.
«Да уж, – пробормотал один из парней, – нервы у нее крепкие: бегать с волком, подобным этому». Объяснять очевидное – что от Аниты мало что зависело – на мой взгляд, значило напрасно сотрясать воздух.
Хотя эта странная пара и без того выглядела контрастно, наиболее заметное отличие заключалось в масштабах. Шугара не зря называли Большим Шугом. Под его шерстью было сорок килограммов мышечной массы, длинное, поджарое, ширококостное тело было создано для бега. Если бы он вел более степенный образ жизни, то легко бы набрал еще с десяток килограммов, не утратив при этом формы. Но на фоне Ромео его статус уменьшался до юниорского. Так же обстояло дело и со всеми остальными собаками, даже с теми немногими, которые превосходили его по весу. Длинные лапы, густая зимняя шуба и точеные голова и грудь делали его зрительно гораздо крупнее, чем он был в действительности. И о какой бы собаке ни шла речь, след любой лапы рядом с его отпечатками выглядел незначительным, хотя крупная рыхлая лапа Шуга была чуть больше лапы Ромео.
Были и другие собачники со своими историями платонического флирта их питомцев с волком. Некоторые из них были моими друзьями, других я просто знал в лицо, а остальных ни разу не встречал. Большинство поклонников волка сохраняли конфиденциальность, и порой самым тщательным образом. Каждый, кто имел подобные встречи, считал, что его опыт уникален. И они были абсолютно правы, если не учитывать то тихо обсуждаемое обстоятельство, что целая толпа других людей делала то же самое, добиваясь личной аудиенции у волка в тайных местах, в определенное время и по всей долине – кто-то с собаками, кто-то и без них.
По прошествии времени я вспоминаю трогательные отношения, возникшие между волком, моим другом Джоэлем Беннеттом и его женой Луизой. За несколько лет до первого появления Ромео ей диагностировали рак груди. В промежутках между мучительными этапами лечения – операцией, курсами химио- и лучевой терапии – она продолжала совершать регулярные прогулки, чтобы увидеть волка, иногда с Джоэлем, а иногда со мной. Она шла неуверенной походкой, на лыжах или пешком, с блаженной улыбкой на лице. Прекрасная душой и телом, но измученная болью и недугом женщина никогда не жаловалась. Как позже сказал Джоэль, возможность видеть волка заставляла ее жить и надеяться. Так же, как для Шерри, Джоэля и меня, для Луизы ее любовь к Аляске была воплощена в грациозной фигуре Ромео, застывшей на фоне окруженного горами ледника.
И все же в отличие от всех других Гарри Робинсон и его черный лабрадор Бриттен задали качественно иной стандарт социальных контактов с волком. Во вторую зиму тесная связь между Гарри, Бриттен и Ромео еще больше укрепилась. Здесь переплелись взаимная симпатия и совместный опыт, который прибавлялся со временем. Эти трое стали охватывать все большие расстояния. Они бродили по лесистым склонам, взбираясь все выше по тропе Западного ледника, а также в районе Дредж и у подножия горы Сандер. В любую погоду мужчина и собака шли туда, куда вел их черный волк. Они уже напоминали настоящую стаю: обходили свою территорию, отдыхали и играли – все втроем. «Порой он задевал меня, проходя мимо, и тыкался носом в мою ногу, – вспоминает Гарри. – Он обожал делать «снежных ангелов», или «снежных волков» – назовите это как угодно, – и катать комья снега лапами, толкая их, как будто лепил снеговика. Иногда он смотрел на меня со своей широкой волчьей улыбкой, словно говоря: «Смотри, что я сделал». Бывало, что во время этих прогулок Ромео принимался охотиться. Он целенаправленно рыскал в поисках добычи, а потом вновь присоединялся к Гарри и Бриттен.
Постепенно эти ежедневные встречи человека, собаки и волка – трех существ, представляющих три разных вида и необъяснимо объединенных одним делом, – стали ритуалом. Волк часто ждал у парковки, в начале маршрута по леднику, и выпрыгивал навстречу, услышав звук мотора машины Гарри. Если волк не появлялся, мой друг чувствовал разочарование, а иногда беспокойство. В редких случаях, когда они с собакой не могли выйти на прогулку, Гарри был уверен: волк тоже чувствовал, что его подвели; естественно, это относилось в первую очередь к сородичу, но (кто знает?), возможно, и к нему тоже. Эти трое выходили вместе на знакомую тропу и двигались вперед, проходя многие мили пути сквозь свет и тень.
Что касается меня, то я следовал курсу, выбранному совместно с Шерри в середине первой зимы. Несмотря на то что я видел волка практически каждый день, иногда несколько раз за день, и он часто ждал в сотне метров от нашего дома, я в целом избегал прямого контакта с ним, используя в качестве посредников неутомимого Шугара или смирного Гаса. И все же Ромео явно отличал меня, как я его. У нас были спокойные, непринужденные отношения. Завидев меня одного или с собакой, он часто рысцой направлялся в мою сторону, чтобы обменяться дружескими кивками и зевками и позволить мне подойти к нему, если я пожелаю, – чего он не делал, когда со мной был кто-то рядом, помимо Шерри. Иногда он бежал какое-то время параллельно моей лыжне, собаки следовали позади, а потом мы отдыхали на льду, поодаль друг от друга. Уверен, что он даже не догадывался о том, насколько сильно было у меня искушение сократить эту дистанцию. Но когда он подходил слишком близко, я подзывал собак и махал лыжной палкой в его сторону. Если бы мы поднялись вверх, в какое-нибудь пустынное место вроде Брукс-Рейндж, все могло быть по-другому. Но мы были в долине. Как бы я того ни хотел, я не мог не замечать дома и людей вокруг нас.
* * *
Между тем жители Джуно продолжали расширять дружеские связи с волком. Люди понимали, что он не мимолетное явление, он живет среди нас как индивидуум, которого ты встречаешь и можешь узнать поближе.
Он не просто волк, а волк Ромео. Это имя стало таким популярным, что его знали даже те, кто никогда не видел волка.
И при этом каждый понимал, о ком идет речь, к большому огорчению тех, кто занимался вопросами дикой природы, а также традиционалистов, считавших, что давать имя любому дикому животному, особенно такому крупному и неприятному хищному млекопитающему, – все равно что упражняться в безрассудных антропоморфных фантазиях.
Тема имени для волка вызывала особое раздражение у отдельных местных чиновников из Департамента рыболовства и охоты и Лесной службы Аляски. По словам Пита Гриффина, который в то время занимал должность федерального районного лесничего (главы администрации Джуно): «Давая животному имя, вы создаете иллюзию отношений, которых не существует в действительности»
[34]. Пит, напомню, был тем парнем, который считал, что волк среди людей – «это круто».
