Из всех моих встреч с волком – даже тех, которые были более насыщенными и драматичными, – я постоянно вспоминаю именно эту. Одним теплым апрельским днем Ромео, Гас и я дремали на льду рядом с устьем реки. Я снял лыжи и положил голову на рюкзак, Гас положил голову мне на бедро, а Ромео положил морду на вытянутые передние лапы. Был один из тех тихих безветренных дней, когда слышно, как с хрустом обрушиваются снежные шапки, а ледяная корка снежного наста так блестела в лучах солнца, что мне казалось, будто мы парим в облаках, окутанные светом и теплом, идущим снизу. Волк время от времени приоткрывал один глаз, чтобы проверить обстановку, а потом снова проваливался в короткий полуденный сон, и я делал то же самое. Нас разделяло, пожалуй, метров шесть. Он доверял мне, поэтому мог спокойно закрыть глаза и спать рядом или положить голову мне на ногу, как Гас.
И так мы лежали, представители трех разных видов, объединенные сложной, зачастую горькой историей, наслаждаясь обществом друг друга, теплым солнышком и еще одной проведенной вместе зимой.
Тот день навсегда останется со мной – как одно из тех чистых, застывших мгновений из наших снов. Когда мы с Гасом, наконец, встали, Ромео сделал то же самое, зевнул и потянулся, а потом снова лег и смотрел, как мы скользили по снегу обратно, возвращаясь в тот чуждый ему мир, из которого пришли. Я помню, как обернулся, как будто в последний раз, чтобы увидеть уже только черную точку на снегу. Я все вглядывался, надеясь запомнить навсегда…
Глава 11
Мопсы и шпицы
Учитывая неблагоприятно складывающуюся ситуацию и острые дебаты в обществе, последнее, что нужно было волку, – череда конфликтов с собаками. Но именно это и произошло зимой 2006–2007 годов – будь то невезением или неизбежным следствием.
Сезон начался достаточно хорошо, как мы и прогнозировали: с конца лета и на протяжении всей осени волк появлялся все чаще, а как только лед окреп, на озере возобновились почти ежедневные циклы встреч с собаками, плюс случались единичные, иногда ошеломительные эпизоды за пределами основной территории Ромео. Воскрешение из мертвых тем летом, несомненно, укрепило его позицию и обеспечило ему еще большее число сторонников. Исчезновение волка помогло понять, что мы потеряли, и наша коллективная ответственность возросла, сплотив сообщество, которое встретило его с распростертыми объятиями.
Благодаря широкому освещению этой истории в печати и на радио, а также повсеместному обсуждению, ею заинтересовались даже те, кому еще только предстояло познакомиться с волком. Неудивительно, что на озеро стало приходить еще больше народу, чтобы понять, вокруг чего вся эта шумиха, или вновь ощутить то, что они уже успели узнать. А ко всему прочему, здесь, в доступной близости разыгрывалось «шоу Гарри и Хайда».
Корень противоречия между позицией многоголовой управленческой гидры и нашей заключался в простом вопросе меры: утроенное число зрителей – и один волк, неизменно чрезвычайно спокойный, толерантный и еще более доступный. И было уже не важно, что подавляющее большинство собиралось вести себя правильно. Отсутствие опыта в сочетании с панибратством, присущим менталитету толпы (когда все, что ты делаешь, правильно только потому, что так делают другие), приводили к ложным оценкам ситуации и, в некоторых случаях, к откровенной небрежности. Да еще злостные враги Ромео не переставали жаждать его смерти – просто из принципа. Не нужно было быть Джоном Фогерти, чтобы понять, что на небе «встает кровавая луна».
Произошедшие в самом начале зимы два совершенно необъяснимых, пугающих инцидента высветили, как близко мы подошли к краю. Я был очевидцем первого эпизода и пропустил буквально несколько секунд второго. Когда бы я ни наблюдал за тем, что происходит на озере, я больше сосредотачивался на зрителях, чем на Ромео. К тому времени я едва ли мог отделить будничную суету жизни от привычного приглядывания за волком и его поклонниками. Чем бы я ни занимался – писал, чистил от снега крышу или готовил обед, – мой взгляд ловил малейшее движение на озере, и тогда я нажимал на внутреннюю паузу, чтобы понаблюдать за происходящим в подзорную трубу либо в бинокль, иногда минуту, иногда намного дольше. Пока волк был там один или в компании со своими постоянными собачьими приятелями и зрителями – я был спокоен. Но как только появлялись любые незнакомцы – собаки или люди, – это требовало моего пристального внимания.
Если мне что-то не нравилось (например, какой-нибудь назойливый новичок напирал на волка слишком жестко или начинались какие-то волнения в толпе), я мог нацепить лыжи и подъехать туда, чтобы разобраться. Хоть я и не коп, а моим главным принципом всегда было убеждение, что каждый должен заниматься своим делом, но если Ромео обступали плотным кольцом – намеренно или случайно, – я чувствовал, что обязан по возможности исправить положение. Мне стоило просто пройти мимо на лыжах с собакой или двумя, чтобы увести волка за собой, тем самым разрулив какую-нибудь сомнительную ситуацию. Ну а если я видел чьи-то явно недобрые намерения – например, когда на него натравливали легковозбудимую собаку или однажды пытались терроризировать пикирующим радиоуправляемым самолетом, – я подходил, желательно в куртке цвета хаки, как у представителя природоохранного ведомства, доставал телеобъектив, направлял его в центр происходящего и снимал. Этого было достаточно, чтобы толпа рессеялась и проблема рассосалась. Или же я мог подойти поближе, завязать непринужденный разговор и в результате подвести к тому, что неплохо было бы дать волку больше пространства. Кто-то при этом улыбался и согласно кивал, а кто-то имел надменный вид (были и такие), но практически все отступали в сторону.
Пару раз, уже в сумерках, я вставал между распсиховавшимся собачником и неожиданно пошедшим на близкий контакт воющим волком и провожал визитеров с озера. Я не могу винить какую-то женщину с ребенком и щенком лабрадора за то, что она запаниковала, даже если волк вел себя дружелюбно, особенно если это происходило в конце февраля – начале марта, в брачный период, когда он становился заметно агрессивнее. Тогда он пытался сгонять собак с парковок и выталкивать их на озеро, даже если эти его попытки завязать дружбу не увенчивались успехом.
Не знаю, действительно ли Ромео реагировал на мою команду «нельзя» или просто на тон и язык тела, но он, несомненно, воспринимал послание и отходил на несколько метров.
Между тем я объединил свои ежедневные тренировки с возможностью хоть самым краешком прикоснуться к той сумятице, что окружала моего любимого волка. «Право доступа? Бейджик? – ворчал я, обращаясь к нему и ни к кому конкретно. – Не нуждаемся мы ни в каких дурацких бейджиках».
Надзор за фактическим исполнением законов был епархией Лесной службы. Они могли выписать штраф в 150 долларов за причинение вреда дикой природе любому, кто слишком близко подходил к волку или позволял это делать своим собакам. А учитывая, что большая часть нарушений происходила на открытой местности и была заметна с дороги, от начала тропы или с парковки, то я бы согласился с теми, кто считал, что представители закона могли бы быть поактивнее. Но Лесная служба с самого начала предпочла держаться в стороне, когда дело касалось Ромео. За все время только один сотрудник, патрулировавший территорию ледника, сделал единственную запись, в которой упоминался волк, – о его первом появлении в 2003 году. Пит Гриффин, работавший тогда федеральным районным лесничим, объяснял мне впоследствии, что у них не было ни возможностей, ни желания заниматься профилактикой исполнения того, что, по их мнению, не являлось проблемой. Во всяком случае основная активность наблюдалась не в туристический сезон и в западной части озера, которая не видна от Визит-центра. В общем, с глаз долой – из сердца вон.
