В первый раз он увидел их в бинокль за милю отсюда, снял рюкзак и побежал к ним через разветвленные речные протоки, по кочкам, поросшим душицей, все выше в горы, мимо заиндевевших карликовых берез и россыпей сланца. Взмокшее от пота тело бил озноб. Он замедлил темп, пробираясь последние двести метров через заросли ив, держа фотокамеру наготове, а пулю в патроннике, хоть и не собирался стрелять. Он знал также, что шансы сделать хороший кадр ничтожно малы.
Это не было дерзким вызовом самому себе, хотя, конечно, ему было страшно: он начал свое 350-мильное путешествие на каноэ в одиночку и так далеко от людей еще никогда не забирался, к тому же сейчас он приближался не только к разъяренному гризли, но и к первому в своей жизни волку. Случись что – никто не хватится его в ближайшие несколько недель. У него не было возможности связаться с внешним миром, и только бывалый пилот маленького самолета, доставивший его сюда, имел хоть какое-то представление, где его искать. Однако он продолжал неуклонно продвигаться вверх по склону, к волку с медведем, повинуясь зову своего сердца.
Я взглянул на события тридцатилетней давности через призму прожитых лет и улыбнулся, вспомнив, как карабкался по той горе с таким воодушевлением, которого больше уже никогда не испытывал. Именно в тот момент – безрассудно ли, нет ли – и возникла мотивация добраться до Аляски. Я понимал это тогда, а теперь осознал еще яснее.
С самого раннего детства я читал о крупных хищных млекопитающих и видел их во сне, но жил в таких местах, где подобные существа обитали лишь в зоопарках. Аграрный штат Мэн, куда я переехал, будучи студентом колледжа, где изучал и оттачивал навыки, необходимые в походах, был для меня недостаточно отдаленным регионом. Я собрался на Аляску, поставив в известность своих родных и друзей, и отправился прямиком в одно из самых диких и отдаленных мест, какое только смог найти на карте: северо-запад Арктики, в верхнем левом углу на карте штата, в сотнях миль от сети дорог – территория, где хозяйничали волки и гризли, со всеми вытекающими последствиями. Это не было продуманным решением. Я просто уехал.
На момент, когда я стремительно взбирался на ту гору, я уже два года жил в отдаленной эскимосской деревне на реке Кобук – все еще «зеленый», но уповающий на удачу и молодость, которые компенсируют нехватку знаний. Вместо того чтобы продолжить учебу и стать биологом дикой природы, как я изначально планировал, я нашел работу управляющего трейдингового поста и комплектовал группы охотников на крупных животных, пройдя уже тысячи миль на снегоходе, лодках «Скиф» и каноэ, а также пешком. Однако описываемый поход, предпринятый в одиночку, в дебри дикой природы той земли, которую я впоследствии полюбил, был еще одним шагом к познанию окружающего мира. Полнейшее одиночество в путешествии – не на несколько дней или миль вокруг, а на гораздо большее расстояние и долгое время, да еще по местности, где господствуют крупные хищники, – заставляет по-иному воспринимать звук хрустнувшей веточки, оценивать малейший запах, ловить отблеск чего-то движущегося на далеком горном хребте. А тогда, в первые минуты после того, как я был заброшен туда, я воспринял неожиданно материализовавшихся медведя и волка как приветливо встречающую меня группу. Конечно, я побежал к ним.
К моменту, когда я достиг террасы, где надеялся застать драку, они уже исчезли. У меня даже не было уверенности, что это то самое место. Я недооценил густоту кустарника, такого плотного, что на несколько метров вглубь уже ничего не просматривалось. Пытаясь сдерживать дыхание, я стоял и прислушивался к окружающему меня миру. Когда я, наконец, заметил волка, он какое-то время уже наблюдал за мной. Он стоял в пятидесяти метрах надо мной, возвышаясь на выступе скалы в своей линяющей в конце лета шубе. Волк поднял морду и завыл – не с вызовом, а с некоторым отвращением, презрительно сообщая о том, что этот недотепа, приближение которого мы чувствовали и слышали последние полчаса, находится прямо здесь. Потом он рысью побежал верх по хребту, поджарый и легкий, не бросив в мою сторону больше ни одного взгляда.
Я наблюдал за тем, как серый волк сливается с серой скалой, а потом вспомнил: где-то поблизости может быть разъяренный медведь, возможно, даже за этим ольховником. Я прижался к скале, глядя во все глаза, со своей дешевой фотокамерой и духовым ружьем наперевес.
Тем временем гризли незаметно кружил с подветренной стороны, чтобы оказаться надо мной.
Когда я услышал первый низкий рык, медведь был уже у меня за спиной, на расстоянии пятнадцати метров, обнюхивая то место, где я только что стоял.
Едва я пошевелился, как он тут же поднял голову и уставился прямо на меня, округлые бока сжимались при каждом его сердитом фуке. Пока я неуклюже шарил, выбирая между камерой и ружьем, он фыркнул и кинулся вверх по склону, избавив меня от принятия решения и, возможно, много от чего еще. Никогда я не подходил так близко к объекту, чтобы сделать снимок, но еще важнее то, что в тот момент осуществилась моя мечта, прямо здесь и сейчас. И это останется со мной навсегда.
* * *
За долгие годы, прошедшие с тех пор, я повстречал немало волков и медведей, иногда так близко, что видел свое отражение в их глазах и ощущал запах дикого зверя. Я жил среди эскимосских охотников-инупиаков, таких как Клэренс Вуд: мужчин с обмороженными лицами, воспринимавших такие оттенки звуков и запахов, которые я и представить не мог, и посвященных в те знания, которые передавались из поколения в поколение. Они были не просто близки к миру природы, они являлись его частью. Когда они позволяли, я следовал за ними и учился всему, чему мог. Я хотел понять, как это возможно – взглянув на волчьи следы, сказать: «Они и вправду свежие, волков трое, ели совсем мало и недавно». Более того, я хотел не только знать, но и ощущать ту же неразрывную связь с землей и животными, которых они преследовали, – охотиться и убивать, как волк.
Несмотря на то что меня вряд ли можно было причислить к опытным охотникам, глубокими познаниями и обширным культурным багажом я тоже не отличался. Сын профессионального дипломата, я жил с родителями в Европе, Юго-Восточной Азии, Вашингтоне, округ Колумбия. С восьми лет не расставался с журналом о природе «Аутдор Лайф» и зачитывался охотничьими рассказами Руарка и Хемингуэя. Мне никогда не приходило в голову, что возможен другой способ общения с дикими животными, помимо охоты на них, и никто не говорил мне о другом направлении.
Неудивительно, что моей первой работой на Аляске стала организация охотничьих команд, освоение всего этого бизнеса с нуля: как найти животное, подкрасться к нему, подстрелить, освежевать и разделать тушу дикого зверя – большого и маленького. И хотя я достаточно скоро обнаружил, что охота не для меня, все же продолжал идти своей охотничьей тропой, развивая ловкость и приобретая новые навыки. Попутно я совершенствовался, постигая науку старых охотников-инупиаков, с которыми часто путешествовал. Пока еще я не был хорошим следопытом или метким стрелком, но у меня было неплохое зрение, сила и упорство, а еще, похоже, мне всегда сопутствовала невероятная удача, когда нужно было подстрелить животное. За все эти годы туш и шкур животных я перевидал больше, чем можно себе вообразить. Их плоть соединялась с моей собственной. Я носил их шкуры и спал на них. Их кости и рога украшали мой дом.
