– Это бесы, Володенька. Бе-сы.
– Бесы… – Зеваю то ли от холода, то ли от усталости. – Я сам тот еще черт…
Оксана
– Воды хочешь? – спрашивает Оксана, откидываясь на подушки.
– Не хочу. – Нащупываю на прикроватной тумбочке пачку сигарет.
– Ненавижу. – Она вытягивает из моей пачки сигарету, пристально вглядывается в меня. – Ненавижу, когда ты уезжаешь.
– Ты же знаешь… – Зависаю, забыв, что, собственно, она «знает». – Знаешь… есть вещи, которые необходимо исполнять. У музыкантов концерты, у писателей чтения эти гребаные.
– Тебе не понравилось?
– Не понравилось? – Выпускаю в потолок плотную струю дыма. – Даже не знаю… Меня в этот раз как-то… вымотало… сильней, чем обычно. Я правда очень устал. И все время это странное ощущение повтора. Как будто на реверс меня поставили.
– Как это?
– Одни и те же вопросы читателей, журналистов. Когда не понимаешь, это сегодняшняя встреча или вчерашняя все еще продолжается. Бесконечно затянутые интервью. А главное – я, все время произносящий одни и те же слова. Знаешь, я тут подумал: а как U2 не устают на каждом концерте играть «One»? Или Depeche Mode, которые тысячу раз играли «Everything Counts»?
– Никогда не думала об этом, если честно.
– Но согласись, ты же, например, на концерте «депешей», несмотря на новый альбом, все равно хочешь слушать «Personal Jesus» или «Enjoy the Silence». Это же то, ради чего ты приходишь: а пусть они больше «старенького» поиграют.
– Ну я же за эти вещи их и люблю. И тебя, главным образом, все помнят, – дирижирует Оксана в такт своим словам незажженной сигаретой, – и любят за первую книгу. Мы, читатели и слушатели, существа примитивные. Зато вы питаетесь нашей энергией. Им она позволяет петь, а тебе писать.
– А у меня, наоборот, какая-то энергетическая пробоина. Я раньше себя чувствовал как губка. Впитывал и моментально отдавал обратно. А сейчас я валяюсь такой, почти высохший, в дальнем углу кухни. На меня нажимают, а оттуда мутная пена: пыщ-пыщ…
– Прекрати! – Она садится на кровати. – У тебя новый контракт на носу, программа, куча поклонников. Тебя узнают на улицах, тебя любят, тебе, наконец, платят огромные бабки. А ты, скотина, при всей народной любви и издательском бабле ноешь тут про «мутную пену».
– Оксан, ты, как обычно, все упрощаешь. А у меня кризис, между прочим.
– Кризис у тебя?! – Она вскидывает брови. – А ты с ним борешься вечными зависаниями черт знает где и с кем, травой и бухлом, да? Ты Буковски?
– Буковски мертв, а я еще нет.
– Ты, вместо того чтобы заниматься не пойми чем, садись и пиши. – Она несколько раз щелкает зажигалкой, в раздражении отбрасывает ее и вырывает мою сигарету, чтобы прикурить от нее. – Как это было раньше. Напиши что-то прорывное, как шесть лет назад. То, что всех зацепит, оцарапает. И тогда не будет одних и тех же бессмысленных вопросов: «Как вы начали писать?» и «А ваш герой в первой книге умирает?».
– Не могу. Не получается.
– А ты пробовал? Вот скажи, ты хотя бы абзац написал за последний месяц? Не в фейсбушку и не в твиттер, а литературный текст?
– Я считаю свои фейсбушные тексты вполне литературными, между прочим. – Говорю так, на всякий случай, без особой надежды на то, что заявление не воспримется как вранье. Чем, по сути, и является.
– Литературными?! Тогда не причитай. Тогда продолжай бессмысленные туры раз в год, бери интервью с «интересными людьми» раз в неделю для «ящика», а в промежутках между травой и бухашкой выступай на конференциях и семинарах про «креативные», мать их, «подходы в современных медиа». Тут полтос, там десяточка. Всем бы так.
– Ты довольно злая сука. – Тушу сигарету в пустой пачке.
– Просто я, в отличие от массы твоих так называемых друзей и коллег по работе, не говорю целыми днями о твоей исключительной гениальности. Я говорю тебе правду. И еще я знаю, отчего на самом деле у тебя кризис.
– Ого! Этого даже я не знаю.
– Сколько мы встречаемся?
– Это против правил. Я могу воспользоваться подсказкой? Помощь зала? Звонок другу?
– Два года, Вова. Почти два года.
– И?
– Скажи мне, между нами что-то качественно изменилось после того вечера в «Бонтемпи»?
– Ну… мы начали трахаться.
– Ты можешь и дальше идиотничать. – Оксана встает с кровати. Пытаюсь поймать ее за руку, но она вырывается и идет на кухню. Заворачиваюсь в плед, шлепаю за ней.
– Ну не сердись, я больше не буду. – Пытаюсь ее приобнять, но она вся колючая, холодная – неживая, одним словом. – Ну давай поговорим.
– Да ну к черту, чего тут говорить!
Оксана принимается ходить по кухне, стараясь утопить нарастающее раздражение в череде бессмысленных движений. Открывает и закрывает кухонные ящики. Включает чайник. Подходит к холодильнику. Застывает на секунду, будто изучая его содержимое. Наконец поворачивается ко мне:
– Ты когда-нибудь думал о том, что я чувствую, на что надеюсь? Вот зачем мы делаем то, что мы делаем?
– Наверное, затем, что мы друг другу небезразличны. Я не прав? – Утыкаю морду в растопыренную ладонь, смотрю на нее сквозь пальцы, отчего она вся получается в расфокусе, плывет и подрагивает.
– Правда? Небезразличны? Мы живем то вместе, то раздельно. Иногда даже отдыхаем вдвоем. При этом ты считаешь нормальным внезапно сорваться в Европу в одиночестве, не появляться неделями, звонить только когда у тебя телефон набивается моими эсэмэс. Я, честно говоря, даже не знаю, где ты ночуешь в такое время.
– Окс, ну у меня же кот. «Мы ответственны за тех, кого…» и все такое.
– Вов, ответственность – это когда тебя волнует то, что происходит с «небезразличным», как ты сказал, человеком. А тебя, Вова…
– Нет, только не «ты сам»…
– Нет-нет. На самого себя ты тоже давно подзабил, я соглашусь. И вот что мне непонятно. А зачем тебе все это? – Она обводит руками пространство, отчего ее голая грудь пару раз вздрагивает, будто стремясь соответствовать пафосу момента. – Вся эта бессмысленная массовка вокруг тебя. Ради чего все движение?
– Этот неуправляемый хаос и называется жизнью.
– И кто я в этом хаосе? Один из персонажей массовки? Удобная девочка, с которой не стыдно вместе выйти, у которой можно переночевать в любой момент и от которой в любой момент можно соскочить? – Грудь продолжает возмущаться, но уже как-то отдельно от хозяйки. – Она же умная, да? Она же все про меня понимает?
– А разве ты что-то про меня не понимала? Разве я когда-то был нечестен с тобой?
– Да-да. Тебе осталось только процитировать свое любимое, из «Прирожденных убийц».
