– Кофе? Кофе… это… хорошо… кофе… с утра. – Пока я жую слова, сознание опознает в объекте гримера из «Останкино» и фотографов, которые готовятся снимать мою пресс-конференцию.
– Нормально вышло? – Гример склоняет голову набок, отчего волосы опять закрывают его лицо.
– Нормально? Мне? – «Я не знаю, что ты имеешь в виду, правда. Пожалуйста, отпусти меня». Я судорожно сглатываю. – Наверное, да.
– Мне тоже так кажется, – снова отбрасывает он рукой волосы. – Когда начнем-то?
– Скоро. – Я отодвигаю его и практически прыгаю во вращающиеся двери, которые выносят меня на улицу.
Я бежал довольно долго. Бежал в беспамятстве. Теперь страх гнал меня прочь от гостиницы. От места преступления, как теперь это предлагал называть рассудок.
Очнулся я в двух кварталах от «Мариотта», за столиком неизвестного кафе, одной рукой вцепившись в сумку, в другой судорожно сжимая телефон. Нужно было немедленно с кем-то поговорить. Спросить совета. Спрятаться. Не попадая в клавиши, с третьей попытки, я набрал Оксану.
– Где ты? – Губы ссохлись, еле разлепил, чтобы сказать: – Ты можешь приехать? Сейчас. Это важно. Как куда? Ах… да… Молодой человек, – подзываю официанта, а сам руку не могу согнуть, чтобы помахать ему. – Какой у вас адрес?
Оксана едет долго, час или два. Во всяком случае, мне так кажется. Часам кажется, что сорок минут. В квартале отсюда, на первом этаже отеля, уже должна была начаться пресс-конференция. А на этаже уже менты, понятые и… кто там еще в таких случаях появляется? Еще через полчаса новость про убийство распространится, журналисты побегут с первого этажа на пятый. И дальше сто звонков в час и тысячи сообщений в сети с одним рефреном: «Подозреваемый, подозреваемый, подозреваемый»…
– Возьми себя в руки, – выслушав мой сбивчивый рассказ, Оксана делает глубокую затяжку. – Прекрати панику!
А как ее прекратить? Бросает то в жар, то в холод, пот катится по вискам, по волосам, стекает за воротник рубашки, вызывая отвратительные ощущения. Кажется, я весь состою из паники. Проще прекратить меня, чем ее.
– Тебе нужно быстро уехать, – железным тоном заключает Оксана.
– К-куда? – Стучу зубами по кофейной чашке.
– Не важно. За город, за границу. В общем, из Москвы. Пока все не рассосется. Убийцу ведь найдут, рано или поздно.
– Как уехать? У меня с-с-сегодня эфир… это пресс-конференцию можно отменить, а федеральный эфир… лучше сразу застрелиться!
– Какой тебе сегодня эфир?! Господи! – Оксана закрывает ладонью лицо. Опускает голову. Замолкает. Слышно, как где-то тикают часы. Джамироквай поет «Seven days in sunny june», а вокруг снуют улыбчивые официанты, и улицу освещает яркое солнце. Меня колотит такой озноб, будто сейчас зима, а я в мороз вышел покурить в одной футболке.
– Не молчи! – трясу Оксану за плечо. – Слышишь? Скажи мне что-нибудь! Я прошу тебя.
Оксана убирает руку от лица, поднимает на меня моментально воспалившиеся, больные глаза и тихо говорит:
– Я позвоню адвокату. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно. – Берет меня за запястье, но ее рука холоднее моей, я опять вспоминаю о трупе и вскрикиваю:
– А мне-то что со всем этим делать?!
– Сейчас нужно уехать. Пока все не образуется. Ключи от квартиры! – Она ныряет в свою сумочку. – Здесь. Я поеду за твоим загранпаспортом. Где он лежит?
– В спальне… в шкафу… или в кабинете… А может, в машине, в бардачке… Машина у отеля припаркована, вот ключи. – Обхватываю руками голову. – Я ничего не помню!
– Значит так, поедешь на вокзал, возьмешь билет на электричку до Волоколамска. Я сейчас за твоим загранпаспортом, потом на вокзал. Встретимся на платформе, – она смотрит на часы, – в три. Телефон тоже давай.
– Зачем?
– Тебе начнут звонить журналисты, знакомые, коллеги. Потом менты. Ты сможешь с ними говорить в таком состоянии?
– Нет. Нет-нет, – мотаю я головой. – А почему Волоколамск?
– У меня там подруга живет, она в туристической компании работает. Поговорим с ней, куда тебя лучше отправить.
– А может, мы вместе, сразу на вокзал, вдвоем? – обреченно клянчу я.
– А вылетать ты будешь по фотографии на задней обложке своей книги? У нас мало времени, пошли!
Оксана встает, и я понуро плетусь за ней. А вокруг теперь все в рапиде: официанты, люди, собаки, медленно бредущие по улице одинокие таджикские дворники. Доходим до ее машины, она открывает дверцу, и я выдавливаю:
– Подвези меня до… метро…
Она смотрит на меня вопросительно, будто раздумывая, потом кивает.
Я вылезаю у метро «Маяковская», растерянно оглядываюсь по сторонам и не могу заставить себя закрыть дверцу машины.
– Все будет хорошо, – говорит Оксана, перегнувшись через пассажирское сиденье.
– Ты думаешь?
– Я просто хочу как лучше. – Она виновато улыбается и тянет дверцу на себя. – Тебе нужна электричка с Рижского вокзала. Станция метро «Рижская».
Я заставляю себя разжать пальцы, отпускаю дверцу. Оксана трогается, выезжает на Тверскую. Я смотрю ей вслед, но она быстро перестраивается в левый ряд, и поток машин уносит ее прочь.
На эскалаторе, при переходе на «Белорусскую»-кольцевую у меня снова начинается паническая атака. Теперь мне кажется, что каждый прохожий таращится на меня не потому, что узнал рожу из телевизора. Он узнал убийцу. Я пытаюсь отворачиваться, но от всех сразу не отвернешься.
«Этого не может быть, этого не может быть. Прошло слишком мало времени. Ее не успели найти», – успокаиваю себя уже в вагоне, а дышать снова невозможно, и только пульс, чертов пульс колошматит в висках. Пытаюсь сосредоточиться на схеме метрополитена, но перед глазами все плывет, изображение мутное, расплывчатое.
Сажусь на сиденье, сгибаюсь пополам, закрываю уши руками, но он пробивается через ладони, зажатые руками перепонки лишь делают звук более четким: бам-бам-бам-бам-бам-бам. В таком состоянии мне удается доехать до «Проспекта Мира», совершить еще один переход, двигаясь как лунатик, и наконец выйти на «Рижской».
На воздухе слегка отпускает. Стою на платформе. Квадратные часы на столбе показывают десять минут четвертого. Оксана опаздывает. «С замком долго возилась, потом паспорт искала». Минутная стрелка щелкает, остановившись на отсечке «пятнадцать». «Потом паспорт искала, потом пробки, пробки». Щелчок на отсечку «двадцать», слышно, кажется, на всей платформе.
Электрички подходят и отходят, и ни на одной не написано, что она идет в гребаный Волоколамск. Где вообще, мать его, это пишется? А все это время из распахнутых дверей вокзала играет вязкая музыка, какая в кино бывает в тот момент, когда герой совершает подвиг, или его убивают, или, наоборот, выясняется, что он остался жив. Патетическая такая музыка. Того и гляди из здания вокзала вынесут Леонардо ди Каприо, который девушку на «Титанике» спас, или Гендальфа, который выжил после схватки с огненным чертом. Или обоих сразу. Или наконец выбежит Оксана.
