— Есть еще один неприятный момент, мэм, — сказала докторша. — Я понимаю, насколько это тяжело, но вы должны опознать, чтобы не было недоразумений.
Опознать палец?
— Дело в том, что в это же время на пляже пропал еще один человек. Об этом мы узнали от… от компетентных органов. Он… ну, для вас это неважно. Короче, этот человек мог пропасть и сам, по собственной инициативе. Но сотрудники безопасности требуют от нас, чтобы ошибка была исключена.
Того не легче! Какие-то сотрудники безопасности требуют, чтобы она опознала палец Антонова. Не живой, теплый и игривый, с холеным розовым ногтем, а холодный, белый, стерилизованный, в пробирке, пахнущей спиртом. Разве мертвые пальцы не все на одно лицо?
Она узнала его — по желтым волоскам, по овальному ногтю, отшлифованному перед отъездом маникюршей Танечкой. Аля изо всех сил старалась не ревновать к ней, но ничего не получалось. Танечка приходила к ним домой, усаживалась с Лешкой в кабинете, теребила его руки своими тонкими пальчиками и о чем-то щебетала без остановки, хлопая ресничками. Антонов тоже тихо нашептывал что-то игривое.
А потом она переходила к ногам и клала его ступни себе на колени, даже не на колени, а глубже, куда-то совсем между ног. Елки-палки, да зачем мужику педикюр! Аля шастала туда-сюда по коридору и пыталась уловить, о чем они там воркуют. И тогда Леша кричал: «Шур, закрой дверь, у меня ноги мокрые, дует!» Что ему, сукиному сыну, дует, если зима и все окна законопачены!
Вот по свежему маникюру она его и узнала. Это был тот самый палец, на котором в первые месяцы супружеской жизни Лешка носил обручальное кольцо. Он до сих пор оставался чуть тоньше у корня, наверное, потому и выскользнул из зубов акулы.
Аля поспешно кивнула и отошла от столика, на котором ей демонстрировали скудные останки мужа. Ситуация была до того абсурдна, что ей все время хотелось смеяться идиотским смехом. Но вместо этого пришлось подписывать нескончаемый договор на нескольких листах — каждую страницу отдельно и где-то еще на полях. «Настоящим подтверждаю, что предъявленный мне фрагмент плоти, в скобках — палец безымянный, действительно принадлежит…» Да никому он уже не принадлежит, ребята, можете ставить над ним свои безумные эксперименты. В чем и расписываюсь.
Помещение было мрачным, освещалось какими-то голубоватыми лампами, как морг. Аля никогда не была в морге. Может, это он и есть, только в западном стиле — чистый, кондиционированный, с какими-то электронными примочками, так что простой русский человек криво усмехнется и скажет что-нибудь вроде: «Живут же покойники в ихней Австралии».
Вокруг бесшумно сновали люди в голубом и зеленом. У некоторых лица были закрыты хирургическими масками. Аля чувствовала себя персонажем страшненьких мультиков, которые Юлька смотрела с приятелями — «Мегаса Экс-Эл-Ар» какого-нибудь или «Футурамы». Она все время оглядывалась на Ребекку — единственное знакомое и живое существо среди этих роботов. Но белый халат доктора Моррис в морговском освещении тоже стал голубым и сливался с толпой. Аля боялась потерять ее и остаться одна в этом стерильном раю. Она ведь непременно останется одна, когда все подпишет и будет им не нужна.
Потом к ней подошел кто-то в нормальном мужском костюме. Отвел в сторону, за другой столик. Свет там был более человеческий, с уютной лимонной желтизной. Але вдруг захотелось выпить чего-то согревающего, водки или коньяку. Скоро они ее отпустят?
Костюм представился сотрудником какой-то службы, Аля не поняла какой и понимать не хотела. Она даже не уловила его имени. У него были коротко подстриженные соломенные волосы и белесые, как у Лешки, брови. Лицо загорелое, наверное, кирпичного оттенка, при этих лампах было не разглядеть. Але он понравился. Такому мужику можно уткнуться в плечо и долго реветь, не опасаясь вопросов. А пореветь ей хотелось.
Сотрудник неведомой службы привез из гостиницы их с Лешей документы. Попросил подтвердить, что это и есть ее муж. Спросил, сколько времени они женаты (а ваше какое собачье дело?). А потом показал ей чужую фотографию — неуловимая какая-то физиономия, слегка квадратная, похожая на Шварценеггера, но с раскосыми глазами. Не знает ли она такого человека? Нет, не знает, никогда не видела. Ну, и прекрасно. Чем занимается ее муж? Откуда он родом?
Аля готова была расцеловать белобрысого полицейского за эти вопросы в настоящем времени. Интересно, он действительно считает Лешку (вернее, Лешкин палец) живым или это англосаксонская вежливость? Хорошо бы он пригласил ее куда-нибудь поужинать, как это бывает в кино. Нет, вы не поняли меня, сэр, — просто поужинать, выпить виски с содовой, поглядеть в спокойные мужские глаза. Не беспокойтесь, мэм, мы держим все под контролем. Хотите потанцевать? Все равно ваш муж временно не может составить вам компанию. У него небольшие неприятности, но мы надеемся, что все кончится хорошо. Здесь все кончается хорошо, миссис Антонов, здесь даже лето приходит среди зимы.
Мужчина со спокойными глазами распрощался и ушел, а она осталась. Ее еще пару дней продержат в больнице, объяснила вновь возникшая из холодного полумрака Ребекка. Аля обрадовалась ей, как родной. Но докторша довела ее до коридора и сдала с рук на руки темнокожей медсестре. Вспомнив полненькую русскоязычную тетеньку, Аля наугад спросила, где Галина, и узнала, что та закончила смену. Миа (так звали сестру) сейчас уложит ее спать, если она не голодна. «Да нет, не голодна, — сказала Аля, прислушавшись к своим ощущениям, — только пить хочется, мне можно попить?»
«Все что угодно», — любезно ответила Миа, и Аля пожалела, что не попросила выпить. Вот этого ей хотелось по-настоящему. Но вряд ли в больнице алкоголь входит в понятие «все что угодно». Миа налила ей апельсинового сока из холодильника, который оказался в палате. Аля терпеть не могла апельсиновый сок, да и прочие соки, кроме свежевыжатых, но этот стакан проглотила залпом. Голова упала на подушку. Она, голова, казалась чем-то заполненной изнутри, каким-то однородным материалом вроде поролона, который уже не оставлял места для мыслей.
«Странно, там должны быть какие-то извилины, и ведь были же!» — успела подумать Аля, проваливаясь в поролон.
Ей снился Лешка, каким он был после свадьбы, — ошалевший от счастья лопоухий щенок. Он шел по двору с букетом ее любимых хризантем в мятой бумаге — сияющая красная физиономия среди белых лепестков. Сосед, ковыряясь в своей машине, кричал ему: «Леха, ты портишь наших женщин, каждую субботу тащишь жене цветы!»
Они поженились, когда Аля уже была беременна. Из-за этого ей и пришлось пойти работать в школу — какой смысл пробиваться в переводчики, если через несколько месяцев у тебя вырастет живот и карьеру придется прервать минимум на год.
Шел девяносто четвертый, уже появились первые скороспелые миллионеры. Дети на переменах жевали бутерброды с красной и черной икрой. У Али был токсикоз, ее тошнило и безумно хотелось соленой икры. Вместо этого она вдалбливала наследникам будущих империй модальные глаголы и герундии за зарплату, на которую можно было купить на рынке баклажанов и лука, чтобы сварить икру, названную в популярном фильме заморской.
