Рай, да и только. Так, во всяком случае, представляется нам. Есть где расквартировать войска, есть чем их прокормить, сносный климат, полно фуража и вдосталь места для муштры и учений. Солдат не должен застаиваться. Между тем северные перевалы, по слухам, уже на дюжину локтей засыпаны снегом, а к середине зимы толщина слоя обещает удвоиться. Такая преграда непреодолима даже для Александра, в Бактрию ему не пройти. Как и предсказывал Аш, до весны Бессу со Спитаменом нас нечего опасаться. Однако длинные вереницы верблюдов и мулов продолжают подниматься из Кандагара, доставляя доспехи, оружие, съестные припасы и все необходимое для предстоящего наступления. С одним из таких караванов прибывает и Дария, любовница Илии. Яркая красота этой женщины покоряет сердца обитателей маленького мирка и делает ее чем-то вроде знаменитости, во всяком случае, среди македонцев. А вот афганцы ненавидят свою соплеменницу, связь с захватчиком — это предательство, ниже афганка уже пасть не может. Дария с Илией селятся в старой части Каписы, на уютной улочке с тутовыми деревьями (шелковицами) и дикими сливами. Живут они на широкую ногу, принимают гостей, и мне приходит в голову пристроить свою Гологузку к ним в услужение. Провернув это, я испытываю невероятное облегчение. Что называется, гора с плеч.
Армия между тем занята учениями и строительством нового укрепленного опорного пункта. Предполагается, что он со временем разрастется и станет новой Александрией — возможно, Кавказской.
Теперь мы постоянно видим царя. Каждый день он в сопровождении всего двух вестовых и пары юных телохранителей объезжает обучающиеся войска, часто спешиваясь и указывая на замеченные ошибки. Армия его обожает.
Мы живем в шатрах, выстеленных соломой. Человек по шестнадцать, если не считать женщин, которые стряпают, шьют, стирают — короче, создают нам уют. Нынче даже Лука обзавелся девицей, это длинноногая дылда Гилла. Во всей нашей компании только у меня нет подружки, хотя должен признаться, что у шлюхи я все-таки побывал. Теперь вот гадаю, считать это изменой моей невесте или нет? И выпивать я стал больше, чем раньше. Холодно, скучно — как тут не пить?
Аш тоже здесь, дожидается весны, чтобы отправиться с нами дальше. Армия оплачивает ему простой и содержание мулов, а женщин он, чтобы не тратиться на их прокорм, временно распустил, резонно рассудив, что в таком большом лагере без работы они не останутся. В худшем случае сделаются «курицами», подстилками самого низкого сорта для рядовой солдатни.
К своему удивлению, я все якшаюсь со старым паршивцем, у которого, оказывается, в каждой дыре по дружку. Мы с Лукой, как новобранцы, так завалены всякого рода работами, что очень редко освобождаемся до темноты. С кем же еще нам общаться, как не с прибившимся к армии людом? Приятели-земляки уже давно тискают своих «куриц». Один Аш не спит. В еще совсем недавние времена, объясняет он неторопливо, его клан дадикай состоял в смертельной вражде самое меньшее с двумя-тремя соседними племенами. И везде было так. Местные кланы издревле враждовали между собой. Однако ненависть к завоевателям оказалась сильней застарелых раздоров. Все нынче объединились, все сделались пактианами. Апиратаи и гигенни, тираои и таманаи, а также майони, саттагиадаи и еще сотни племен и родов. Я спрашиваю старика, как же он может работать на Александра, если так сильно нас ненавидит. Ответ его прост:
— В конце концов, Меки, мы все равно вас прогоним.
Он смеется и передает мне купаты.
Лука по-прежнему дико переживает. Убитый им в горах враг не идет у него из ума. Корит мой приятель себя в основном за бездействие. Говорит, что ему надо было либо добить бедолагу, чтобы тот не мучился, либо попробовать его как-то спасти. Свихнулся, короче. Жалуется, что глаза умирающего афганца преследуют его даже во сне, а в ушах стоит треск копья, пропарывающего тому брюхо. Чтобы хоть как-то поддержать друга, я делюсь с ним не самым приятным опытом своих собственных душевных терзаний. Рассказываю, как на смену омерзительному упоению пришли угрызения совести, отвращение к себе и печальная уверенность, что я уже стал другим и что эта перемена вовсе не к лучшему. Но любые слова мои как об стенку горох — не помогают, и точка. Да и чем, собственно, может помочь сопляк сопляку в такой непростой заморочке. Тут нужен кто-то поопытней, уже хлебнувший кое-чего в своей жизни.
И такой человек находится. Толло.
— Продырявить арбуз труднее всего, — говорит он как-то днем, когда мы садимся перекусить на край рва, временно отложив лопаты и кирки.
«Продырявить арбуз» — значит убить противника колющим ударом в живот. «Выпустить харч» — это то же.
— На этом каждый новичок спотыкается. Вроде бы все очень просто — тычь себе пикой и тычь, но не тут-то было. Пика не помело, а неприятель не крыса. Чтобы вогнать ему острие в брюхо, нужна смелость. Смелость и твердость.
Лука слушает. Хитрец Толло хорошо понимает, как нужен сейчас ему такой разговор.
— Настоящий боец, — продолжает Толло, — наносит удар с обеих ног, глядя в глаза врагу, расправив плечи. Доверяй своим рукам и оружию и стой как скала. Ты, Лука, кстати, сделал все правильно там, наверху. Я видел тебя. И порадовался. Тут есть чем гордиться.
Мой друг краснеет. Толло ухмыляется.
— Думаешь, ты теперь стал солдатом? — Он любовно хлопает Луку по плечу. — Ну, может, и не совсем, но, во всяком случае, ты уже не мальчишка.
Муштра и строительство — вот чем мы заняты. И то и другое может длиться и длиться, однако в войсках, возглавляемых Александром, жилы солдатам понапрасну не рвут. Свободное время — это святое, оно твое целиком. Никакого комендантского часа, никаких ночных проверок. От полудня и до двух часов — общий перерыв на обед. Вино дешевое, им хоть залейся. Вместо шагистики и отработки каких-то уже прилично освоенных тобой приемов можно отправиться на охоту. К этому никого не принуждают, но от желающих нет отбоя. Весьма поощряется физическое саморазвитие: палестры и гимансии строятся даже раньше столовых и алтарей. В отличие от порядков времен Филиппа и начала восточной кампании, женщинам не возбраняется бывать в лагере, ночевать со своими возлюбленными в палатках и сопровождать колонну на марше. Таковы несомненные преимущества службы в соединениях, находящихся под личным началом Александра. Но разумеется, у всего есть и оборотная сторона.
Уж если проводятся какие-либо учения, то в условиях, ничуть не уступающих боевым. Подъем и построение до рассвета. Марш-броски с полной выкладкой на тридцать миль, а то и на сорок. При этом подкрепляешься только тем, что тащишь с собой — никаких обозов и полевых кухонь. И да помогут боги тому, у кого сотрутся ноги или развалятся сапоги. Дома, в учебных подразделениях, недотепистых новичков подгоняют младшие командиры, здесь это делают сами солдаты. А еще — Александр. Но не бранью или разносами, а личным примером. Да-да, наш царь глотает пыль и месит грязь бок о бок с нами, обычными рядовыми. В простых доспехах, при полном вооружении, он словно летит над землей, устремляясь вперед. За ним не угонишься, он во всем первый. Но он всегда рядом, и ночью, и днем. Лучшего командира ждет трапеза в царской палатке, и знаменитые Кратер с Гефестионом будут беседовать с ним как друзья. Телесных наказаний в армии Александра не существует: самое страшное, что с тобой могут сделать, — это отчислить из войскового состава, но подобный позор хуже смерти. Один неодобрительный взгляд Александра мигом сбивает всю спесь с самых бравых вояк, тогда как его улыбка или похвала делает исполином последнего замухрышку.
