Волк вновь поворачивается к нам, пленным:
— Ваш царь считает нас дикарями и неучами, но мы тем не менее сумели усвоить нечто, неведомое ему: всему под небесами есть своя мера.
Деревья-великаны растут долго, но падают в один час. Даже львы однажды идут на корм птицам, даже железо ест ржа. Александру надо бы хорошенько усвоить, что удача — вещь скользкая, силой ее удержать невозможно.
И еще я скажу: если ваш Искандер и вправду бог, каковым его возглашают, то ему следовало бы знать, что богу пристало дарить людям благо, а не лишать их последнего скарба. Если же он простой смертный, то пусть вспомнит, отринув гордыню, о своем месте пред ликом Всевышнего. Ибо что есть безумие, как не потеря себя и не забвение земной своей роли?
* * *
Через два дня Александр трубит сбор. Нас, пленных, как находившихся под надзором Гама, так и всех прочих, сгоняют на гребень холма, откуда огромная, голая равнина видна как на ладони.
Ширина реки составляет шестьсот с лишним локтей. На ближнем берегу собралось тысяч тридцать бактрийцев, согдийцев, даанов, саков и массагетов. Их там как муравьев, внизу все черно, все покрыто сплошной шевелящейся массой. Я боюсь поднять взгляд на Луку, не понимая, что происходит. Есть ли смысл затевать переправу на виду у столь грозного воинства? На что, скажите, тут можно надеяться?
Плавсредства между тем спускаются на воду. Мы видим, как гонцы Спитамена веером мчатся в разные стороны с приказами сомкнуть фронт. Рассредоточенные вдоль берега дикари уплотняются, стягиваясь к той части береговой линии, где ожидается высадка. Впереди всех, на белеющей песчаной кромке, Волк размещает своих лучников. Некоторым из них так не терпится обагрить Яксарт вражеской кровью, что они забегают в реку по пояс. Их оружие — мощный скифский боевой лук, выпущенные из которого стрелы длиной в половину метательного копья способны с расстояния в двести локтей пробивать воинские доспехи.
Как только плоты подойдут на выстрел, нескончаемый гибельный град просто сметет с них все живое. Нам вообще непонятно, как Александр собирается прорываться сквозь эту завесу.
Среди нас, пленных, топчущихся на верхушке холма, находится и Аэропа. Слепец стоит в первом ряду, и товарищи сообщают ему обо всем, что творится.
— А нет ли признаков какого-нибудь обходного маневра? — интересуется он. — Может быть, то, что делается на другом берегу, всего лишь отвлекающая внимание хитрость? Возможно, царь уже ночью послал кавалерию вверх или вниз по реке, чтобы та скрытно форсировала Яксарт и обрушилась на противника с фланга и с тыла?
Все напряженно всматриваются.
Нигде ничего.
Аэропа клянет свою слепоту.
— На чем они хоть переправляются? — нетерпеливо выспрашивает он. — На барках? На плотах? Сколько их?
Македонцы волна за волной движутся через реку. Их плоты, снабженные бортовыми ограждениями и прикрытые спереди подъемными щитами, вмещают от двух до пяти десятков воинов каждый, общее же количество только этих плавсредств приближается к пяти тысячам. Самые первые из плотов, миновав середину реки, смыкаются воедино и образуют длинную цепь понтонов, которую мало-помалу стопорят и ставят на якоря. От этих платформ к берегу тянутся тросы и канаты. Нам с холма они кажутся тоненькими, как ниточки. Но очевидно, что следующие плоты перемещаются уже не на веслах (иначе бы их сносило течением), а по своим направляющим, словно паромы. Возможно, их подтягивают установленные на заякоренных понтонах лебедки.
— Да нет, — отмахивается Аэропа. — Скорее всего, парни просто перехватывают канаты руками. Далеко ли они продвинулись?
— Далеко. Еще локтей сто, и скифы начнут доставать их из луков.
— А что с лошадьми?
С лошадьми все нормально. Их переправляют вплавь, укрывая за плотами и барками. А следом, держась за набитые соломой мешки, на которых сложено снаряжение и оружие, плывут тысячи пехотинцев.
— Где Александр? Вы его видите?
Разумеется, видим. Наш государь, как всегда, впереди. Даже со столь приличного расстояния нельзя не заметить его сверкающий панцирь и отполированный до сияния железный с двойным гребнем шлем.
Очередная волна македонских плотов подтягивается к понтонам. Зыбкая составная платформа колышется на воде в обманчивой близости от скифского берега, и дикари не выдерживают — с яростными криками они начинают обстрел. Луки у них и вправду отменные, стрелы вспенивают поверхность реки в каких-нибудь двух-трех локтях от палубных досок, а иногда вонзаются и в заградительные щиты. Тысячи варваров устремляются к берегу, сотни прыгают в воду — так им неймется схватиться с ненавистными чужаками.
Гам и прочие стражи, смешавшись с теми, кого им надо бы караулить, таращатся на все это во все глаза, да и мы, пленные, почти забываем, кто тут есть кто, захваченные грандиозной разыгрывающейся внизу драмой.
Челюсти Гама непрестанно работают, ноги непроизвольно приплясывают.
— Сейчас, — говорит он нам с Лукой. — Сейчас мы увидим, как ваш хваленый царь захлебнется собственной кровью.
— Я бы на твоем месте на это ставить не стал, — откликается дерзко Лука.
Длинные шеренги плотов пристраиваются одна к одной и моментально скрепляются сходнями, тросами и настилами, образуя искусственный остров в две тысячи локтей по фронту и в сто пятьдесят локтей в глубину. А впереди за полоской воды с воем беснуются в нетерпении орды изрыгающих проклятия и оскорбления скифов. У нас перехватывает дыхание.
Неожиданно над плотом Александра взвивается сигнальный флаг. Южный берег Яксарта заполнен палатками, около тысячи из которых теснится прямо на берегу. То есть и мы, и кочевники думали, что это обычные, мало чем примечательные палатки, но сейчас по знаку царя шкуры и парусину отбрасывают, открывая взгляду то, что маскировалось под ними.
Метательные машины с боевыми расчетами.
— Ну? Что там? — нетерпеливо восклицает Аэропа.
— Катапульты! — кричит кто-то из наших.
Да, катапульты, а еще и баллисты, способные метать тяжелые стрелы, камни и зажигательные снаряды.
Артиллерия дает залп — тучей летят стрелы, сосуды с горящей нефтью описывают огненные дуги, оставляя за собой дымный след.
Все напрягают зрение. Машины на том берегу еле видны, но дальнобойность их такова, что снаряды легко переносятся через реку.
Но этого мало. Оказывается, камнеметы и стрелометы установлены и на плотах. Эти ладные механизмы сноровисто расчехляются и пускаются в ход. Растянувшийся на две тысячи локтей плавучий фронт предстает в виде единой артиллерийской платформы.
Разумеется, столь шаткое основание мало пригодно для прицельной стрельбы, но толпа варваров у кромки воды так плотна, что промахнуться попросту невозможно. За первой тучей смертоносных стрел, камней, горящих горшков летит вторая, третья. Залпы выкашивают врагов, валят, как град молодые посевы. На скифском берегу воцаряется хаос. Нет стрелы, нет камня, какие не поразили бы воина или лошадь. Разбивающиеся в людской гуще сосуды обрызгивают дикарей липкой пылающей жидкостью.
