Я навещаю его дважды. Брат в добром расположении духа. Потом я провожу шесть недель на полевых учениях, а когда возвращаюсь, в госпитале меня ждет записка — Илия перебрался на постой в частный дом.
Я чешу по адресу, захожу — правая нога брата задрана, и сразу видно, что ступня ампутирована. Точнее сказать, часть ноги на шесть пядей ниже колена.
— Эй, братец, да у тебя что-то рожа позеленела, — смеется Илия. — Ну-ну, не переживай. Я, почитай, выиграл то, о чем мечтает любой солдат, — подорожную к дому.
Дария с ним. Она спит на коврике возле его постели. Мы толкуем о том о сем. Обо всем, кроме случившегося. Но стоит мне посмотреть на брата, и я не могу сдержать слез.
— Эй, Матфей, да у тебя глаза на мокром месте! Это не по-солдатски.
Дария приносит чай и кунжутные лепешки. У меня щиплет под веками, когда я смотрю, с какой нежностью она ухаживает за братом.
Илия говорит, что армия чуть не доконала его и что он сыт ею по горло, потом советует мне перейти из строевых частей в тыловые. Лучше всего устроиться где-то при штабе. Он посодействует. У него есть зацепки. По правде сказать, он уже присмотрел для меня непыльное местечко. Мы спорим. Я с пеной у рта доказываю, что служу с замечательными парнями и подвергаюсь гораздо меньшей опасности, чем иное дитятко, посапывающее в материнской постельке.
— Это не игра, Матфей.
Я говорю, что мне это известно.
— Уложишь одного врага, за ним встают два.
Мой брат лишился главной своей любви — армии. И печаль одаряет его чем-то вроде ясновидения.
— Послушай, Матфей. Я намерен наставить тебя. Внушить тебе, как ты должен сражаться, чтобы выстоять в этой войне. А ты должен меня со вниманием выслушать и потом действовать в соответствии с наставлениями, ибо я и опытнее тебя, и старше — что по годам, что по чину.
Он заставляет меня пообещать ему это, удерживая своим взглядом мой взгляд. Так делала матушка. Глаза у него стальные.
— Никогда не сочувствуй врагам. Знай, что бы они ни сказали тебе, все это ложь. Бойся их женщин больше, чем их самих, будь к ним особенно беспощаден. А приказы брать пленных для последующей продажи в рабство, не раздумывая, пропускай мимо ушей. Убивай всех подряд. Это единственный способ выбраться отсюда живым.
Брат окидывает меня угрюмым взглядом.
— Я хорошо тебя знаю, Матфей. Чем дольше пробудешь ты в этой стране, тем больше тебе станут нравиться ее люди. Ты начнешь восхищаться их доблестью, боевым мастерством и любовью к свободе. Тебе захочется видеть в них примерно таких же несгибаемых патриотов, как наши горцы, конечно же отличающиеся от нас, но, несомненно, заслуживающие уважения.
Выбрось все это из головы. Сколь убедительными ни казались бы такого рода соображения, отринь их, или они не доведут тебя до добра. Мы здесь, и мы должны победить. Вот все, о чем ты должен помнить. Чем быстрей мы сумеем вложить базам разума, тем будет лучше — и для нас, и для них.
А сейчас слушай с особенным тщанием, ибо я скажу тебе самое важное.
Зря мы сюда сунулись. Базы — лучшие воины в мире. Превосходящие даже нас, а поскольку они сражаются за свободу, их дело правое. И не пытайся уверить себя в ином — только свихнешься. Дерись с ними так, как дрался бы с самим адом. Не ищи в этой войне чести, тут ты ее не стяжаешь. Если сможешь, постарайся разжиться подорожной домой. А не сможешь — круши всех без разбору.
34
Мы по-прежнему в Мараканде. Я получаю от Шинар два пакета. Писать она не умеет и присылает подарки: сласти, бисер, фигурку лошадки, вырезанную из рога. Просто удивительно, до чего я растроган. Я зарегистрировал Шинар в плане ойкос. Ей положили приличное содержание, равное половине моего жалованья. Во втором пакете я обнаруживаю записку, нацарапанную на потертой коже со значком наемного писца с базара. У этого «грамотея» нелады с греческим, но Шинар в том не виновата.
Я идти в Мараканду. У Гиллы родился сын. Солдаты убили Дарию за твоего брата. Я принести твою плату. Если ты найти другую женщину, я делать свой путь.
Ну вот, Лука уже папаша, а Гилла, кстати, даже не удосужилась его известить. Извещаю я: он по-своему рад, и вся наша компания тоже. Мы зажариваем гуся, чтобы отметить это событие.
— Знаешь, — признается мне спьяну Лука, — я ведь продолжаю писать домой, своей невесте. Все-таки я подлец и трус.
Он помолвлен с моей двоюродной сестрой Тел и, чудесной девушкой, которая его обожает.
— Прости меня, Матфей. Остается лишь ждать, что меня убьют. Тогда мне не придется ее огорчать.
Вот до чего доводит людей нечистая совесть. Надо ж такое сморозить. Мы ржем. В конце-то концов, все мы ждем, что нас убьют.
Лука признает, что с Гиллой ему хорошо, хотя это его удивляет.
— Ну кто бы мог подумать? Она такая красивая и так хорошо заботится обо мне. Мы даже разговариваем, она все понимает. С ней мне не надо притворяться, будто я лучше, чем есть. Она со мной, вот и все. Почему так выходит? Скажи, девушки, которых мы оставили дома, могли бы относиться к нам так же?
Я чуть не ляпаю, что вряд ли хоть одна из тех девушек подсыпала бы кому-нибудь из нас отраву, но успеваю вовремя прикусить язык.
— Эта чудачка ничего от меня не требует, — убежденно продолжает Лука. — А ведь, оставаясь со мной, она отрекается от своей семьи, от своего рода-племени и рискует собственной жизнью.
Он качает головой. И обещает мне разобраться с Тели.
— Эй, Лука, а домой ты когда-нибудь собираешься? — спрашивает один из наших парней, рассеянно озирая руины крестьянской халупы, среди которых мы пьем.
— Да я и так дома, — отвечает мой друг.
35
Мараканада — украшение Согдианы. Это тот самый город, откуда Александр дважды изгонял Волка и который Волк дважды брал. Именно сюда шла наша колонна, когда ее неожиданно повернули, чтобы Спитамен с его скифами и согдийцами порубил нас в лапшу.
С запада Мараканду ограждает полукольцом Охристый кряж. Он не настолько высок, чтобы задерживать несущие дождь облака, зато его зубчатое обрамление делает город похожим на драгоценный камень, заключенный в искусно сработанную оправу. Приближающийся к нему с юга путник словно вступает если и не в волшебное царство, то уж во всяком случае в некий оазис, обособленный и хорошо обжитой. Доступ туда предваряется двумя предместьями, разделенными мутной извилистой речкой. В Бан Агар проводятся конские ярмарки, там больше площадок, загонов, конюшен, Балимиотр же являет собой мало чем примечательное скопление разнородных лачуг.
