Дорогие друзья, которых я еще не смею оплакивать сердцем, ибо лелею надежду на встречу, знайте, я не хочу вас терять! Я хочу, чтобы вы вернулись ко мне живыми и невредимыми тем же чудесным образом, что и моя несравненная, моя замечательная красавица, которую я уже не чаял увидеть! Ведь она и сейчас могла затеряться среди тысяч других лошадей.
Лишь через некоторое время ко мне возвращается способность воспринимать окружающее. Люди вокруг толкуют о ловкости Спитамена. Кто мог подумать, Волк и в таких обстоятельствах ухитрился удрать! Самые быстрые всадники теперь мчатся за ним, но куда там. А что Александр? Александр здесь. Принимает капитуляцию у бактрийцев с согдийцами.
Кто-то упоминает о сынке Спитамена. Какой-то малый, с виду из штабных вестовых.
Я подскакиваю на месте.
— Где? Когда?
— Ты о чем, парень?
— Ты видел сына Спитамена? Где?
Вестовой машет рукой и отворачивается к пойманной лошади, давая понять, что ему не до меня. Но я хватаю его за плечо, требуя объяснений.
— Полегче, приятель. Я только повторил то, что слышал.
— Так сам ты, значит, его не видел?
— Нет. Но многие видели собственными глазами.
Я в ярости. Как можно болтать о том, чего не видал?
— Слушай, что ты вообще дергаешься? Волк и волчонок задали драла. Это факт. Чего тебе еще надо?
Приятели вестового оттесняют меня от него. Кулак с Рыжим Малышом велят мне без толку не нарываться. Чувствую я себя так, будто меня огрели по кумполу чем-то тяжелым, в голове все гудит. Ведь если Дерд жив, то…
— Матфей!
Призывный голос Меченого перекрывает шумиху.
— Эй, Матфей!
Я поворачиваюсь к нему и вижу еще двоих верховых, едущих снизу, оттуда, где разыгралась схватка. Хоть и холодно, от этих ребят идет пар. Физиономии у них мрачные. Меченый говорит, что они давно меня ищут. Сообразив, что один из этих малых — штабной офицер, я отдаю честь.
— Ты Матфей, сын Матфея из Аполлонии?
Я отвечаю:
— Так точно.
Физиономия у штабного невесть с чего мрачнеет еще пуще.
— Поедешь со мной, — заявляет он. — Прямо сейчас.
43
Обстановку штабной палатки составляют железная жаровня, три пенька, служащих стульями, и походный стол, на который офицер выкладывает футляр с записями Луки.
— Ты узнаешь это?
Конечно, мне знакома эта истертая кожа, сыромятные ремешки завязок и глубоко впечатавшееся тиснение — грифон, терзающий лося.
— Эй, линейный, оглох? Тебя спрашивают.
Солдаты знают, что иногда сердце останавливается. Ты вроде выпадаешь сам из себя. Приглушается дневной свет, делаются странными звуки. Впечатление такое, будто ты заглядываешь в тоннель. Ничего не видно, однако возникает ощущение чего-то находящегося перед тобой, но в то же время и не тобой, ибо тебя словно бы подменили, а может, опустошили, оставив некую раковину, бесчувственную, как камень.
Однако при всем своем внутреннем онемении я сознаю, что офицер выкладывает на стол шлем и кинжал Луки. За ними следует плащ, тот самый теплый плащ, что я дал Луке перед его отбытием в степь, и мешочек с кишаром и чечевицей. Вид, надо думать, у меня еще тот.
— Прости, — говорит офицер и поворачивается к помощнику. — Дай-ка ему что-нибудь выпить.
Когда штабной отпускает меня, Меченый выкладывает всю историю.
Агафокл, Лука и Коста, сопровождавшие сына Волка, угодили в руки бактрийских разбойников. Связанные, с мешками на головах, они были доставлены в местечко под названием Меловые Откосы, куда собралось множество варваров. Расправились с пленными более чем жестоко. Их еще живых и в сознании пригвоздили к доскам, потом обмазали смолой и подожгли. Затем обугленные тела обезглавили, привязали к афганским лошадкам и таскали по камням, пока останки не развалились на части. Стервятникам мало чем удалось поживиться.
Я спрашиваю Меченого, откуда ему это известно.
— Мерзавцы сами всем этим похвалялись. В своем письме, посланном Александру.
Меченый говорит, что оружие и снаряжение наших товарищей было найдено в одной из захваченных бактрийских кибиток. Там же лежали и черепа. Туземцы ценят такие трофеи.
Наступает ночь. Патрули маков неутомимо носятся по степи в поисках Спитамена, хотя снежный покров испещрен тысячами следов, ничем не отличающихся от прочих. И все же Александр держит войска наготове, чтобы устремиться в погоню, как только Волк будет обнаружен. Отряд Стефана выделен из общего войскового состава. Почему — никто нам не объясняет.
Я не сплю. Не ем. Я пребываю в оцепенении, и если во мне и есть что-то живое, то это неукротимая ненависть к дикарям. Стремление как можно скорее отплатить им за ужасную смерть моего бедного друга.
44
Но командование держит нас словно в карантине. Вся патрульная группа, участвовавшая в пленении Спитаменова отпрыска Дерда, переведена на оцепленную территорию, что находится в ведении особой государевой службы. В тот же вечер из разбитых там наспех палаток начинают вызывать командиров. Сначала Стефана, потом Флага, потом двух молодых помощников так нелепо погибшего в полевой стычке Леандра. Доходит черед и до сошки помельче, но что происходит, не знает никто. Ушедшие не возвращаются, их, видимо, переправляют куда-то, чтобы они не смогли поделиться полученной информацией с еще не опрошенным людом.
За мной приходят ближе к полуночи. Налетевший буран осыпает лагерь ледяной колючей крупой, иссекающей ткань палаток и ветровых завес. Несносный несмолкаемый шум, холодина.
В шатре, том же самом, где мне предъявили для опознания вещи Луки, меня встречает тот же штабной офицер. Поздравив меня как бойца, внесшего вместе со всем отрядом достойный вклад в достижение славной победы, он сообщает, что я повышен в звании и представлен к награде. Со всеми сопутствующими выплатами.
Отбарабанив все это, офицер достает и кладет передо мной на стол документ.
— Читать умеешь, линейный?
Я поднимаю глаза.
— Самую малость.
Свиток являет собой официальный отчет об операции по разгрому мятежного Спитамена. В основном все написанное в нем правда, кроме того, что касается участи Агафокла, Луки и Косты. Там сказано, что они геройски сложили головы на поле боя.
— Дело было не совсем так, — говорю я. — Точнее, совсем не так.
