Впрочем, оптимизм Густава внушал надежду. Относился он ко мне слегка покровительственно, но ведь это и понятно — разница в пять лет и юность Йена давали ему такое право.
— Ты правильно сделал, Йен, что надел личину, — кивнул кузен на амулет, что я нацепил поверх доспехов. — Знаешь, эти крестьяне — они такие суеверные! Увидят твои шрамы — начнут потом болтать всякую чепуху про кару Единого.
— Ну тогда вели и своим людям про меня языками не трепать. Ни к чему это.
— Как скажешь, Йен. Бруно — вообще не болтун, а слуги не посмеют нарушить моего приказа. Слушай, я все хотел спросить… а твой меч — откуда он у тебя?
Я вздохнул для виду и стал рассказывать Густаву эпопею с Ас-Урумом. Заодно и про неудавшуюся инициацию. Скрывать это все равно бесполезно — свидетелей целый орден. И как выяснилось, такая информация среди магов распространяется быстро. А может, просто владение подобной информацией — залог их собственного выживания. Так что пусть лучше Густав узнает все от меня, чем в сомнительном пересказе от не пойми кого.
Мой рассказ вызвал у кузена целую бурю эмоций. Глаза его горели от восторга, он только что не ерзал в седле, слушая о моих невероятных приключениях на Острове. О побеге я конечно же благоразумно умалчивал. О пребывании в Ируте тоже. Только вскользь заметил, что был там проездом, так как очень тороплюсь домой. Почему я выбрал такой длинный, окружной путь? Так из соображений безопасности. Неизвестно, что взбредет в голову восточникам, если они признают во мне младшего сына своего врага. Густав мою осторожность одобрил: по его словам, от людей князя Меркуса всего можно ожидать. Похоже, отношения с Восточным Эскелом у Марциев тоже непростые. Здесь все соседи-князья дружно терпеть не могут друг друга.
— Этот Меркус сволочь еще та! Уперся, как баран, и не дает нашим людям возить зерно по Великой. А на лесных дорогах сам видишь что творится.
Угу… Про эту реку и про этот конфликт двух княжеств я уже читал в книге барона Дильса. Реки здесь вообще — главные транспортные артерии, возить по ним грузы дешево и удобно. Тот князь, на чьей территории есть водный путь, может диктовать другим условия. А для Фесса легкий доступ к рынкам сбыта — главное условие его выживания. Дальше я ненавязчиво перевел разговор на регента Микении графа Кауэра. О-о-о!!! Сколько сразу экспрессии! Сколько ненависти в глазах и словах Густава. Похоже, у кого-то в Астиуме есть свои личные интересы. Через несколько минут брани в адрес регента выяснилось, что «личный интерес» княжича зовут Айдель, и она не кто иная, как княжна Микении — старшая дочь покойного князя. Судя по описанию Густава, Айдель — редкая красавица, влюбленный в нее Густав чуть шею коня слюнями не закапал, описывая ее прелести. Мне остается только восхищенно ахать и вместе с кузеном возмущаться коварством регента. Граф Кауэр по закону являлся опекуном княжны, а значит, вправе распоряжаться ее судьбой до совершеннолетия. Естественно, он не горел желанием расставаться со своей властью и деньгами в пользу будущего мужа.
— И что же ты решил не ехать в Астиум к своей любви? — поинтересовался я ехидно.
Густав тяжело вздохнул:
— После потери отряда Кауэр тут же сообщит об этом моему отцу. Я боюсь, что меня отзовут обратно, даже не дав повидаться с Айделью. Но если я вернусь в Микению, овеянный победами над восточниками…
Угу, вот так мы взяли и сразу всех врагов побороли.
В разговорах и признаниях мы доехали наконец до деревни. В конце пути Густав уже клялся мне в вечной дружбе. Что ж, кузена можно в чем-то понять: много ли вокруг него людей с социальным статусом, равным его собственному? А если они и есть, то сколько среди них его ровесников или хотя бы молодежи? Так что я ему подходил по всем параметрам. Странно только — Густав почему-то свято был уверен, что после смерти Ульриха наследником обязательно объявят меня. Ну… я не стал его в этом разубеждать. Каждый имеет право на собственную точку зрения и собственные заблуждения. Для меня эта его уверенность — лишь свидетельство того, что Густав не силен в политике и не искушен в интригах. При всей своей взбалмошности он на удивление искренен и простодушен. Иначе бы он давно понял, что ни граф Кауэр, ни регентский совет Микении, состоящий из самых богатых дворян княжества, даже с учетом всех будущих побед Густава, никогда не дадут своего согласия на брак Айдели с фесским наследником. Дураков нет добровольно встать под власть Марциев.
Деревня, куда мы въехали, была сравнительно большой — дворов семьдесят-восемьдесят. Поскольку она расположена на оживленном тракте, в ней имелись и постоялый двор с баней, и кузница. Прекрасно! О чем еще может мечтать утомленный путник, четыре дня не видевший горячей воды и спавший, как бродяга, на голой земле? Пока мы с Густавом занимали лучшие комнаты и приводили себя в порядок перед обедом, наш Лукас нашел деревенскую травницу, которая обработала раны княжича и барона Бруно. Обед тоже меня порадовал — еда в местном трактире простая, но вкусная. Густав сначала капризно морщил нос, но, распробовав ее, сменил гнев на милость. В бане мы решили попариться ближе к вечеру, перед сном, а пока, попрощавшись с Густавом, я в компании Олафа отправился на поиски кузницы.
Глава 12
Смотр боевых магов понтифик назначил на раннее утро. Едва солнце позолотило верхушки деревьев в саду резиденции, как Аполлинариус уже велел слугам принести ему завтрак и приготовить одежду. Может, кого-то и удивило бы выбранное для смотра время, но только не мессира Вергелиуса. Главный инквизитор знал, что понтифик давно страдает бессонницей, и даже сонные зелья, сваренные придворными магами-лекарями, плохо справляются с этим старческим недугом. Да, после зелий он быстро проваливался в сон, — но утром просыпался с тяжелой головой и потом весь день пребывал в скверном настроении, срывая зло на окружающих. К тому же Аполлинариус очень боялся быть отравленным, а оттого принимал лекарства только в самых крайних случаях и перед этим подробно выспрашивал лекарей, из чего именно изготовлено их зелье. А потом еще и обязательно заставлял кого-нибудь из них его попробовать. Подозрительность понтифика давно уже переходила все разумные пределы, ему везде чудились заговоры и предательство.
Сегодняшний смотр, как и многие другие, проходил на центральной площади резиденции, и глава Церкви принимал его, стоя на ступенях центрального храма. Мессир Вергелиус с небольшим отрядом паладинов обеспечивал охрану. Стройные ряды боевых магов маршировали по площади ровными колоннами, часть магов восседала на лошадях, причем у каждого ордена лошади были одинакового, отличного от других орденов окраса.
Воинские смотры и парады Аполлинариус любил до самозабвения. Окружающим он говорил, что они напоминают ему боевую молодость и его былые ратные подвиги. Но Вергелиус, который знал об этих мифических «подвигах» понтифика побольше остальных, считал, что тот просто не наигрался в детстве в деревянных солдатиков и теперь, на старости лет, постепенно впадал в маразм, грезя о походе на Инферно и победах, которые прославят его имя в веках. Вместо того чтобы прижать как следует княжескую и орденскую вольницу или помочь Касиусу Марцию с охраной границ, Аполлинариус постоянно держал большие отряды магов на Острове, мучая их бесконечными смотрами и муштрой. Но единственной пользой от всех этих смотров и парадов было хорошее настроение понтифика во время их проведения.
