Марк обошел понурую фигуру дона, встал за спиной. Дон закинул голову, освобождая горло от тесноты воротника и галстука. И Марк неожиданно для себя уперся взглядом в открытые настежь глаза дона Гильяно.
– З-з-акройте глаза, – попросил он.
– Гильяно встречают смерть с открытыми глазами, – спокойно ответил дон Марко.
Ладно, неважно. Один взмах ножа. Как смычком по виолончели. Хриплый звук расщепленной глотки. Толчки крови, стремящейся на свободу. Живые глаза станут стеклянными, как у рыбы. Тело тяжелым мешком осядет на пятки или завалится в сторону, сминая лепестки роз.
Марк застыл, он медлил. Перстень дона Гильяно, снятый с мертвой руки, охватит его палец кольцом всевластия и несвободы. Он будет лишен права покинуть Дом иначе чем через этот гнусный бассейн с тошнотворной массой красно-белых роз. Однажды он должен будет выбрать того, кто убьет его. И этот кто-то точно так же занесет над ним, над Марком, нож и будет надеяться, что Марк не станет сопротивляться.
Зачем он так смотрит? Будто не понимает, что Марку нужно сосредоточиться. Он не привык размахивать ножом, лишая жизни направо и налево. И вспомнил, как в детстве на лугу деревянным мечом сшибал желтые головки одуванчиков, даже тогда ему казалось, что цветы вопили от боли. А вдруг и дон Гильяно закричит? И крик это будет преследовать Марка всю жизнь? Он будет просыпаться ночью, в поту, от рвущегося из сна крика.
Сейчас, вот сейчас… Он даже зажмурился, мысленно повторяя все свои простые, как ноты, действия. Это быстро. Раз – и ты уже убийца. И каждый человек в Доме знает это. И каждый целует твою руку, которая несколько часов назад держала в руке нож и была обагрена теплой кровью.
Что-то теплое капнуло ему на руку, Марк вздрогнул. Капля крови. Еще одна. И еще. Кровавый дождь заколотил по руке, держащей нож. Он провел кулаком левой руки по лицу, стирая кровь, но фонтан не унимался. Кровь текла из носа, он чувствовал ее металлический привкус во рту, он захлебывался ею. «Убийца, мерзкий убийца, умойся своей кровью!» – кричал откуда-то голос.
Марк испугался, что кто-то видит их. Есть свидетели. Он отбросил от себя нож. Упал на колени, схватил охапку роз и прижал их к лицу, стараясь унять кровь. Но от их сладковатого запаха у него еще больше помутилось в голове. «Посмотрите на него! – надрывался голос. – Он хочет стать убийцей! Больше всего на свете он хочет стать убийцей! Как некоторые мечтают стать врачом или адвокатом, так он хочет быть убийцей!»
Дон Гильяно давно держал Марка за плечи, пытаясь его утихомирить, но тот кричал, затыкая себе рот горстями роз, выплевывал их, снова кричал. Служители связали несчастного и доставили в спальню. Но и там Марк, завернутый в простыню, извивался всем телом, рычал, вгрызался зубами в кляп, на лбу у него проступили жуткие вены, похожие на рога дьявола.
* * *
На лужайке столы были расставлены как попало, но Марк Вайнер все равно угадывал в этом хаосе систему, такую же, как на террасе Дома Гильяно. Он следил за тем, кто и как садится за столы, и радостно отмечал, когда за одним столом оказывалось пять человек, значит, все было правильно, эти люди тоже, как и он, соблюдали правила и знали Законы.
В этом Доме Гильяно, чтобы тебе открыли дверь, нужно было с силой постучать. И каждый раз, когда Марк слышал стук, на ум ему приходила фраза: «Стучат – открывай ворота». И он улыбался в кулак, чтобы никто не заметил, как много он знает об этом месте.
«В доме Отца моего обителей много», – бормотал Марк, расхаживая по длинному коридору жилого этажа его нового Дома Гильяно. По обеим сторонам выстроились двери в комнаты. В каждой двери было окошко со стеклом, защищенным сеткой, чтобы дон Гильяно в любое время дня и ночи мог узнать, что делают его домочадцы.
Когда он только приехал, дон Гильяно вызывал его к себе, задавал много вопросов. В тот раз поверх своего обычного костюма дон Гильяно накинул белый халат. Марк сразу понял, что это символ святости, и проникся еще большим почтением к тому, что происходит в Доме. Он обстоятельно отвечал на все вопросы. Дон Гильяно хотел убедиться, что Марк понимает, куда он попал, знает, какой на календаре год и день недели. Марк к своим ответам благоразумно добавлял, что «время течет иначе в Доме Гильяно». Когда дон Гильяно спросил его о стоимости последней картины, приобретенной для коллекции, Марк уже знал, что второй раз он в одну и ту же ловушку не попадется, и гордо отвечал, что «деньги так мало значат в Доме Гильяно». А когда дон Гильяно спросил: «А что же тогда имеет значение в Доме Гильяно?» – Марк ответил: «Кровь». И это был правильный ответ, потому что дон Гильяно что-то записал в огромной книге, которая лежала у него на столе.
И когда его навещала Элен, Марк спрашивал ее: «Тебя тоже пригласили в Дом Гильяно? Нам так повезло, правда? А Ян, глупец, говорил, что не останется в Доме». Элен прятала слезы, комкала в кулаке платок. Разум не возвращался к Марку. И он ничего не мог рассказать о той ночи, когда он его утратил.
Элен слышала от врача одно и то же:
– Ярко выраженный бред сохраняется. Он до сих пор не понимает, где находится. Не ориентируется во времени. Вы как-то можете объяснить, что это за Дом, которым он бредит?
– Нет, не могу, – отвечала Элен. – Я ничего не знаю о Доме Гильяно.
Глава 14. Амрита
Разве может умереть та, чье имя – нектар бессмертия? Она рассмеется в лицо Смерти, если госпожа Сумрака встретится ей на пути. Она танцует для Богов, ее танец подобен вихрю. Она выворачивает стопы, соединяет пальцы рук в сакральные фигуры, изгибается волной, ее суставы подвижны, ее тело текуче, как масло. Она опускает ладони на землю, приветствуя мать Сыру Землю. Она умывается энергией Солнца. На руках она баюкает Небо. Она зажигает День, она приветствует Ночь, встряхивая звездное покрывало.
Храмовая танцовщица не может принадлежать ни одному мужчине, она принадлежит Храму и Богу. Большой грех отрывать ее от Служения. Ашер это знал, но он предлагал ей послужить другим богам.
Ее отдали в храм восьмилетней девочкой. Этот день – торжественный и страшный – она запомнила на всю жизнь. Мама не сказала, куда они идут. Взяла за руку. Час был ранний, даже солнце еще не слепило глаза. Дорога поднималась вверх к расписному храму, неподалеку шумела река, десятки порогов-пальцев перебирали поток воды, как струны ситара.
– Это дом Танцующего Бога, – сказала мама. – В его танце создана наша Вселенная. Он лучший танцовщик на свете. Хочешь стать его женой?
Девочка смотрела на синий лик многорукого божества, и если что и чувствовала, то лишь любопытство и голод. Она оказалась в новом незнакомом месте. А с утра они с матерью даже поесть не успели. И она мечтала о миске кислого молока и горсти фиников. Живот отзывался на мысли о еде требовательным урчанием.
– В знак своего нового положения ты получишь красное ожерелье и серебряный медальон, – шептала ей на ухо мать. – Жизнь твоя станет сплошным праздником. У тебя всегда будет дом, ты никогда не останешься одна. Обычно женщинам приходится труднее, но тебе повезло. Помни: не всем везет так же, как тебе. Будь благодарна. Поклонись, – с силой она пригнула голову дочери к земле, у ворот храма их встречал жрец. Изможденный, худой – он не походил на человека, которому в жизни повезло больше других. Но, может быть, везло только женщинам?
