Наконец подъем позади, и он с ходу влетел в пышную юбку бабушки, со смехом обхватив ее ноги. И награда не замедлила найти своего героя. Алевтина Петровна присела, и в ее руке оказался леденец на палочке в форме красного петушка. Ишь какая. Обрадовалась приезду внука ничуть не меньше мужа. Но без оглядки на крыльцо не бросилась. Успела завернуть на кухню за лакомством. Женщина. Что тут еще скажешь.
– Здравствуй, дочка, – одарив гостинцем внука, поздоровалась она.
– Здравствуй, мама, – лучась радостью, ответила та.
Потом пошли разговоры ни о чем и обо всем сразу. Обеденное время уже прошло, но прислуга все же озаботилась сервировать стол для чаепития. Хозяйка дома славилась выпечкой, и дочка в этом удалась в нее. Правда, она уже успела позабыть, когда в последний раз приближалась к плите.
Да и до того ли ей. Только и успевай поворачиваться. Столько дел, что голова кругом, когда везде поспеть? Светские приемы, литературные вечера, театры, балы. И ведь не отправишься туда как замухрышка. А потому нужно выкроить время для посещения портнихи, дабы своевременно обновлять свой гардероб. Посещение дамского салона и вовсе стоит в особом ряду. И еще множество других, не менее важных забот. О какой готовке вообще может идти речь?
– Папа, я к тебе по делу, – проводив мать с внуком, обратилась Катя к Астахову.
– Что случилось? – Павел Валентинович тут же выпрямился в плетеном кресле, вперив в дочь озабоченный взгляд.
Уж больно серьезно выглядела дочь. С таким видом готовятся сообщить только об очень важных вещах.
– Мне нужна твоя помощь.
– Все, что могу, – тут же с готовностью произнес он.
– Нужно вытравить плод, – собрав всю свою решимость, единым духом выдала Катя.
– С ума сошла! – вскинулся Астахов. – Ты, дочка, вообще в этом светском обществе свихнулась. Как о таком можно говорить? Да такое и помыслить нельзя! После того, как у матушки твоей случилась беда, сколько она слез выплакала, как мы хотели еще детей, да так уж сложилось. А ты… Сама… Прикую к постели, и пока не родишь, из дома ни ногой. Ишь, чего удумала.
– Папа…
– Не папкай! – отрезал Астахов.
– Ты не понимаешь. Это не Клима ребенок.
– Та-ак. Приехали, – сбавив тон, меняя выражение лица на озабоченное и откидываясь на спинку кресла, пробормотал Астахов. – Подробности будут?
– А какие подробности? – уже осмелев, огрызнулась она.
Это как войти в холодную воду. Поначалу и холодно, и страшно. А как только окунулась с головой, то тут уж сразу плыть начинаешь, потому как иначе замерзнешь.
– Ты знаешь, что я вышла за Кондратьева не по великой любви, а по расчету. И ты, между прочим, подталкивал меня к этому. Хотя вы-то с мамой как раз прожили в любви.
– К нам любовь пришла после.
– А ко мне – нет. Думала, его любви хватит на нас двоих. Но вот встретила другого.
– И что теперь? Развод?
– Ни о каком разводе и речи быть не может, – вскинулась Катя. – Сережа – законный наследник многомиллионного состояния, которое год от года только растет. Аглая Никоновна как-то обронила, что пора бы нам с Климом обзаводиться своими активами. Не то свалится наследство как снег на голову, а мы не будем знать, как вести дела. Но так как Клим все свое время посвящает медицине, то она посматривает в мою сторону. А там я и вам с мамой смогу помочь.
– У нас есть все, что нам нужно, – покачал головой Павел Валентинович. – О себе думай. А у нас и достаток, и уважение окружающих – все в наличии. Ну да ладно о том. Когда заметила? – становясь деловым, поинтересовался уже не отец, но доктор.
– Недомогания задерживаются уже на неделю.
– Ну, неделя, – с некоторым облегчением выдохнул он. – Клим когда уехал? В июле? Вот и ладно. Скажем, что у тебя беременность протекает тяжелее, чем первая. Случается такое. Аглая Никоновна, конечно, станет навещать. Ну да это не важно. Обыграем все в лучшем виде. А там придет срок, и родишь.
– Но…
– Ничего. Родим семимесячного. Наука нынче далеко шагнула. И твой батюшка не стоит в стороне. Вызовем преждевременные роды. Вот и получится девятимесячный малыш. Уж я-то расстараюсь, чтобы все было ладно. А эдак ты и вовсе можешь лишить себя радости материнства.
– Ты не понимаешь, папа. Ребенок не должен родиться.
– Брось. Дети совсем не обязательно должны походить на своего отца.
– Но не настолько, что будут азиатами.
– От оно как, – опешил Астахов. – Любовь, значит, случилась, вперехлест твою в колено.
– Я не виновата, что он оказался китайцем. Сердцу не прикажешь.
– Сердцу… Сердцу, может, и не прикажешь. Но голове приказать уж можно.
– Папа, если Клим со мной разведется…
– Замолчи! Д-дать бы тебе… Да в детстве пороть нужно было, чтобы голова наперед думала. Для кого удумано множество хитрых штучек от нежелательных последствий?
– Я…
– Дура ты, – вновь оборвал ее отец. – Пошли уж в мой кабинет.
– Маме не говори.
– И как ты себе это представляешь? Кто за тобой смотреть будет? Слуг нужно услать, чтобы никто лишний не прознал. А шофер твой?
– Аглая Никоновна вовсе не против невинных интрижек, – пожав плечами, ответила Катя.
– Невинных… – вскинулся было отец, но потом обреченно отмахнулся: – Ох уж мне эти светские штучки.
С возникшей проблемой разобрались в течение пары часов. Слуг решили все же не усылать. Нечего тень на плетень наводить. Люди охотнее всего верят в ложь, похожую на правду. Сказали, что дочь оступилась и упала со ступеней, в результате чего случился выкидыш. Горе, конечно. Но бывает такое, чего уж. Даже матушке ничего говорить не стали, отец и дочь обыграли все на пару. И дабы не вызывать подозрений, по пневмопочте известили о случившемся Аглаю Никоновну.
Обеспокоенная графиня приехала еще до заката. Перекинулась парой фраз с родителями невестки и поспешила к ней. При этом на ее лице отражалось искреннее беспокойство.
– Здравствуй, девочка, – входя в спальню, заботливым тоном поздоровалась женщина.
– Здравствуйте, тетушка, – с виноватым видом приветствовала ее больная.
– Ты как?
– Да вот, – растерянно и горестно развела руками Катя.
– Ну, ничего-ничего, все еще будет. Ты молодая, крепкая. Не переживай. Были бы кости, а мясо нарастет. Родишь еще, куда же ты денешься.
– Ну, вы тут побеседуйте, а я пойду насчет чая распоряжусь, – спохватилась мать, пришедшая вместе с графиней.
Сообразила, что благодетельница зятя желает переговорить с невесткой. Но едва за ней закрылась дверь, как глаза Аничковой превратились в две щелки, мечущие молнии, а губы искривились в презрительной ухмылке. От этой метаморфозы Катя подалась под одеялом назад, приподнимаясь на подушке и опираясь о гнутую железную спинку кровати, словно загнанный зверек.
