— Тир, выходи. Немедленно! — рыкнула Гончая, отталкивая его от неподвижного тела владыки.
Юный маг вздрогнул от мощного толчка и неловко упал на спину. А Белка провела рукой по лицу Тирриниэля. Убедилась, что он жив. Озадаченно пожевала губами, безошибочно определив, что он не просто не приходит в себя и даже с помощью сына едва держится на этом свете. А ведь Таррэн получил силу Изиара в нетронутом виде! Запас магии в нем был такой, что страшно лишний раз потревожить! Он одним движением мог уничтожить половину Проклятого леса, поэтому и настоял на том, чтобы покинуть заставу. Не хотел случайно навредить друзьям, ведь его огонь был сильнее магии Велимира и настолько страшнее магии хранителей, что Белка не сомневалась: он сегодня сумеет… до этого самого момента.
Однако сейчас, видя его напряженное лицо, сосредоточенно прикрытые веки и тревожно подрагивающую жилку на шее, она неожиданно осознала, что могучий эльф все-таки не справляется. Душу отца нашел, привязал к себе, пытается вытянуть к свету, но отчего-то теряет так много сил, что не может вернуться обратно.
— Он меня не пускает! — поднялся с земли Тир. — До деда даже дотронуться не дал! Сказал, что я не справлюсь!
— Он прав, — прошептала Белка. — Ты действительно мог погибнуть. Кажется, ему что-то мешает… но я не могу понять, что именно.
— Он тебя слышит? — вмешался Линнувиэль.
— Нет. Но я знаю способ докричаться до любого из вас. Не трогай меня, понял?
Хранитель вздрогнул, поспешно отдернув руку, а она взяла лицо своего лорда обеими ладонями, требовательно притянула к своему и, почти касаясь его плотно сомкнутых губ, прошептала:
— Та-аррэ-эн…
— Так нельзя, — всполошился Линнувиэль. — Ты заберешь его, а владыку оставишь на той стороне!
— Они связаны слишком тесно, поэтому-то ничего и не получается: Тирриниэля что-то убивает изнутри, и с тех самых пор, как Таррэн его коснулся, это «что-то» хочет убить и его.
— Но так не бывает!
— Нет, — прошептала она. — Я хорошо знаю: истинный Уход не причиняет боли, а они… думаю, им сейчас очень плохо. Сомневаюсь даже, что они помнят о нас и прежней жизни — там очень быстро стирается все: чувства, память, долг… Отойди, Линни. Не хочу, чтобы тебя снова зацепило. Во второй раз ты не выдержишь, а я не хочу твоей смерти.
Эльф послушно отстранился, во все глаза следя за тем, как ласково гладит она неподвижное лицо его кровного брата. Как мягко улыбается, будто Таррэн мог это видеть. Сидит возле него на коленях, бережно перебирает упавшие на лоб пряди, ласкает его теплым взглядом и тихо шепчет что-то на самое ухо.
Линнувиэль не слышал слов, да, собственно, и не хотел подслушивать. Он мог лишь догадываться о том, как она зовет Таррэна, — по глазам, по слегка подрагивающим от волнения губам, по легчайшим прикосновениям пальцев, порхающим по коже невесомыми бабочками. Зовет так, как только может любящая женщина звать домой своего мужчину.
— Иди ко мне, — прошептала Белка чуть громче, чем надо, а потом пристально взглянула. И Таррэн будто услышал, неуверенно качнулся навстречу. — Ты мой, остроухий. Ты поклялся. И сказал, что вернешься ко мне отовсюду. Вернись… ты мне очень нужен…
Маликон поджал губы и отвернулся, не в силах на это смотреть. А Белка прижалась лбом к лицу Таррэна и властно повторила:
— Ты мой!
— Да… — вдруг шепнул эльф, не открывая глаз.
— Да, — повторила она, слабо улыбнувшись. — А теперь дыши, мой хороший. Дыши глубоко — тебе нужны силы. Иди на голос и помни: я всегда тебя жду.
Таррэн бездумно качнулся вперед и жадно зарылся лицом в ее волосы, с которых тут же посыпались голубые искры. Он часто задышал, всем существом вбирая в себя ее потрясающую магию, едва не застонал от наслаждения, потому что ее запах даже сейчас сводил его с ума, заставлял бездумно мчаться навстречу и страстно желать ее коснуться, прижаться, обнять… Эльф с рыком дернулся назад, вырывая себя из невидимого плена. Забился в паутине бессилия, безжалостно оборвал невесомые нити, мешающие вернуться к ней. Уже почти коснулся ее, протянул руку и… едва все не испортил. Но Гончая хорошо знала, когда надо остановиться: едва на его груди затлела рубаха, а ноздри возбужденно затрепетали, она отшатнулась, вынудив его тянуться следом как телом, как и душой. Вернулась, маня и дразня, снова почти коснулась его губ, вызвав еще один жаркий вздох, а потом с размаху залепила крепкую пощечину.
Таррэн охнул, моментально придя в себя, потер горящую щеку и изумленно уставился на свою необычную пару.
— Бел!
— С возвращением, ушастик, — нежно улыбнулась она, молча прося у него прощения за эту боль. — Тебя так долго не было, что мы начали волноваться. Сидишь, молчишь, не шевелишься, на вопросы не реагируешь. Линни запаниковал, когда ты не откликнулся. Пришлось звать мне… ну, как умею. Так что не обессудь: немного пожжет, но к завтрашнему вечеру успокоится.
— Почему только к вечеру? — растерялся эльф, осторожно трогая покрасневшую скулу.
— Потому, мой хороший… что я еще и по второй могу врезать, если ты немедленно не объяснишь, что произошло!
— Это не его вина, — прошелестел Тирриниэль, открывая глаза. Среди эльфов послышались облегченные вздохи. — Не надо. Мне тоже больно — он слишком сильно привязал нас друг к другу, вот и… попался.
— Больно?! — рыкнула Белка. — А тебе я врежу отдельно, предатель! За то, что удрал на тот свет, дела свои не закончив! Нет чтобы сперва разобраться с наследством! Так ты, лебедь подгорелый, как специально в обморок хлопнулся и оставил нас в одиночку воевать против твоего дурацкого дворца!
Перворожденные ахнули от такого святотатства, но она на возмущенный ропот только огрызнулась.
— Не мог раньше подумать, во что мы вляпаемся по твоей милости? Вот, ей-богу, закончим с делами, и я лично отправлю тебя обратно, чтобы впредь головой думал, а не тем местом, каким обычно!
— Малыш, что у вас тут?.. — Таррэн осекся.
Тронный зал всего за несколько минут поменялся кардинальным образом. Стены оголились, опавшая листва устилала пол, вместо звездного неба над головами зловеще скрипели голые ветки. Вокруг стояло несколько десятков уставших, израненных и откровенно растерянных эльфов, чья численность за это время заметно уменьшилась. Совет старейшин уставился на Таррэна, как на ожившего мертвеца, а на владыку — и вовсе как на призрак ушедших эпох, вздумавший вдруг уничтожить мир своим появлением. У Тира в глазах стояло недоверие, смешанное с неподдельной радостью. Мелисса едва сдерживала слезы. Элиар рядом с ней все еще был напряжен, как струна. Шранк даже меч в ножны не убрал.
В тронном зале царила разруха: стены порублены, ветви разломаны, земля нещадно вытоптана, от цветов не осталось даже воспоминаний. А над всем этим безобразием скалились четыре громадные хмеры, весьма заинтересованно поглядывая на сгрудившихся возле трона эльфов.
