– Не надо дверь, пока откроешь, моё платье порвётся, вот моя рука, иди сюда… – просительно и в то же время повелительно прозвучали слова хозяйки, как это может сказать только женщина. Работник шагнул к смутному стану, ощутил прикосновение мягкой руки, и от этого прикосновения перед очами снова пошли круги, как тогда. Но сейчас он не может уйти, он не может обидеть женщину, да и не хочет…
Как сквозь вязкое пространство он приблизился к Юлдуз и ощутил её аромат, тепло, дыхание и трепет небольших высоких персий. Хурр замер, круги перед очами стали сплошной мягкой чернотой. Почти теряя сознание от нахлынувших чувств, он успел ощутить, как горячие женские руки обвили шею, а его собственные пылающие длани коснулись чувственной спины девы, её пылающих ланит и влажных уст. И, почти зарычав от внезапно охватившей обоих страсти, они, повалившись на мягкие мехи, сплелись воедино, как виноградные лозы в беседке, и утонули в безмерной пучине небывалой неги.
Когда изведыватель начал приходить в себя, он услышал рядом тихое, похожее на детское сопение. Открыв очи, узрел в жёлтом слегка мерцающем свете сального светильника себя на широком ложе с невероятно скомканным покрывалом, как будто тут прошёл табун лошадей. Деревянное ложе было слегка приподнято над полом. Расслабленное тело приятно утопало в толстом матрасе, плотно набитом сухой морской травой и источавшем приятный аромат моря. Рядом слева чудный лик ханум, показавшийся ему совсем юным. Она лежала на правом боку, левая рука обнимала его стан, а тонкая в щиколотке нога девы касалась его ноги. «Надо же, – с удивлением и огорчением подумал Хорь, – хороший же из меня изведыватель, коли почти не помню, как на ложе оказался, ведь темень страсти охватила в мастерской». Он осмотрелся. Обычная глинобитная постройка с полками, на которых красуется медная и глиняная посуда, в побеленных стенах – ниши, завешенные узорчатой тканью. На полу ковры и циновки, много вышитых подушечек с кистями. Он всё-таки пошевелился, женщина почувствовала его движение и приоткрыла свои чудные очи.
– А ты моложе, чем я думал, Юлдуз, – тихо прошептал он, нежно касаясь её роскошных волос и гладких, как плоды персика, ланит. – Сколько же тебе было, когда тебя выдали замуж?
– Я была уже взрослой, мне тогда исполнилось четырнадцать. Через год у меня родилась дочь, но умерла после родов. Потом родился Халим, а ещё через три лета муж погиб во время бури, когда перегонял заказчику сделанную лодку.
– Так тебе всего девятнадцать, Звёздочка, – он нежно поцеловал её уста.
– Я Звёздочка, а ты мой Месяц, и мы будем светить вместе, ведь правда?! – и она засмеялась тихо и счастливо.
В следующие два дня Хорь не смог прийти к Юлдуз. По всему ощущался накал обстановки в граде, и он должен был проследить за несколькими местными, а ночью, одев свою тёмную одежду и мягкие кавказские сапоги, наблюдал за домом, который весьма интересовал изведывателей. Только на третий день к полудню он появился у желанного дома.
– Салям аллейкум! – закричал обрадованный малец, едва Хурр вошёл в калитку. Работник ещё не успел толком ответить на приветствие, как тут же из двери выскользнула Юлдуз. Очи её были большими и влажными.
– У меня оборвалась полка, на которой лежит всё самое нужное для шитья, я не могу работать! – Недовольно проговорила суровая хозяйка вместо приветствия. Она широко растворила дверь в дом, пропуская работника, и следом закрыла её изнутри на засов.
– Ты где пропадал, тебя не было два дня, две ночи, и вот ещё половину дня, ты даже ничего не сказал, когда уходил, я не знала, вернёшься ли ты вообще…? – Она обвила жилистую шею Хурра руками и стала, плача, осыпать поцелуями его лик. Он в ответ целовал её и гладил по прекрасным волосам.
– Милая, у меня есть свои дела, но я люблю только тебя и больше никого, ты же это знаешь, ты чувствуешь это своим замечательным, самым чутким во всём Шерване и Хорезме сердцем. Прости, что ушёл, пока ты спала, не хотел тебя огорчать, Звёздочка моя!
Она потихоньку перестала всхлипывать, а потом поглядела на него лучащимися очами.
– Идём, мой вольный аскер, я покормлю тебя, не обращай внимания на женские слёзы. Просто я поняла, что ты не зря носишь такое имя, ты в душе действительно свободный, как дикий конь, я не находила места, пока тебя не было, а теперь счастлива. Пойдём, я угощу тебя очень вкусными кутабами с зеленью и сыром.
– Потом кутабы, давай сначала займёмся твоей полкой, – Хурр лукаво кивнул на широкое ложе. Оба засмеялись и крепко обнялись.
Спустя время послышался какой-то шум, и женский голос позвал хозяйку по имени. Она встрепенулась, вскочила с ложа и, прекрасная в своей наготе, бросилась искать одежду. Она не стала надевать нижнюю одежду и длинные до колен подштанники, которые носят на востоке и мужчины, и женщины, а одним движением впорхнула в просторные шаровары и накинула на себя только камиз. Она очень торопилась и волновалась, вдруг женщина пришла не одна, а вместе со старым Салимом, дедушкой её покойного мужа, который по обычаю надзирал от лица семьи мужа за ней и правнуком. Быстро накинула на себя широкую шерстяную дурру, одним движением повязала волосы нижним платком, и, не покрываясь изаром, стараясь показаться совершенно спокойной, вышла из двери дома. Снова прозвучал незнакомый женский голос и голос Юлдуз. Вскоре она вернулась, сияя счастливой улыбкой и держа в руках небольшой свёрток, который положила на стол с раскроенной материей.
– Как хорошо, завтра не нужно идти к жене бека, значит, сейчас можно не садиться за платье, а побыть ещё с тобой, мой волшебный Хурр! – и она радостно прильнула к груди своего долгожданного мужчины.
– Ты могла бы уехать со мной очень далеко, Звёздочка? – вдруг спросил он и замер в ожидании. Она как-то напряглась и даже немного отстранилась от него.
– У тебя там есть дом, где мы будем жить с тобой, Халимом и с другими детьми, которые у нас будут?
Он не ожидал такого вопроса. Врать возлюбленной он не мог, но и сказать, что нет у него дома, тоже не хотелось. Но она и так всё поняла.
– Лучше ты оставайся здесь, Халим тебя обожает, ты хороший мастер, я шью платья важным жёнам, мы будем жить безбедно. Оставайся, любимый, хватит тебе быть аскером, становись хозяином, отцом и мужем, разве этого мало для человека? Думаю, дедушка Салим, самый уважаемый человек в роду моего мужа, не будет против того, чтобы я снова вышла замуж. Он это говорил не раз, говорил, что мне одной трудно, а в их роду больше нет молодых и сильных мужей, – возбуждённо уверяла прекрасная Юлдуз, заглядывая в очи возлюбленного, а он не знал, что ей ответить. Как он мог объяснить этой восточной жене, что его семья – это дружина киевская, и что без своей суровой родины, которая бывает заснеженной, холодной, а порой и жестокой, он не мыслит жизни. Как он всё это мог объяснить женщине из другого мира, которую вдруг полюбил всей душой и всем сердцем? Он молчал и смотрел на неё, всё понимая разумом и страдая душой.
– Ты не шервандец, я это почти сразу поняла. Ты работаешь с деревом совсем не так, как мой муж, не так держишь в руках инструмент. Ты хорошо говоришь на нашем языке, но у тебя другой взгляд на женщину, и ведёшь ты себя со мной совсем иначе, чем наши мужи. Ты даже не мусульманин, ведь ты не обрезан…
