У Переволока уцелевшие полки русов вышли на берег и разделились. Кияне собирались тянуть свои лодьи в Дон, чтобы спуститься в Сурожское море и, обогнув Таврику, войти в Непру, а новгородцы готовились привычным путём двинуться вверх по великой Ра-реке.
Воевода Фарлаф теперь мог поспрошать у оставшихся в живых киян, не видел ли кто в сече его сына Айка и что с ним сталось. Он ещё надеялся увидеть его в одной из отплывших последними лодий, но среди тех, кто остался, сына он не нашёл. Голова воеводы после удара хазарского кистеня по шелому и без того гудела, как пустой медный котёл, а перед очами то и дело плясали цветистые узоры. Фарлаф в тяжком молчании опустился на большой валун у края протоптанного многими тысячами человеческих и конских ног пути из Ра-реки в Дон. Вдруг его плеча коснулась чья-то рука. Воевода оглянулся с искрой надежды в очах и узрел пред собой невысокого седовласого воина со свежим, ещё кровоточащим порезом на лике. Шуйская рука воина была перевязана, сквозь холстину прошло рудое пятно. Чело и ланиты пожилого дружинника были бледны от потери крови, видать, стоять на ногах ему стоило большого усилия.
– Вот, воевода, возьми… – кратко молвил подошедший, протягивая Фарлафу боевой нож. Воевода, едва увидев знакомые ножны и рукоять, понял всё.
– Как сталось? – спросил он, перестав вмиг чувствовать своё тело и особенно ноги, которые, если бы не сидел, не удержали бы его сейчас.
– Когда мы устремились на хорезмийцев, Айк был впереди. За нашим небольшим отрядом последовали остальные. Благодаря этому броску удалось оттеснить хорезмийцев и восстановить наши ряды, но твой сын… он был на самом острие клина и я видел, как он пал под градом ударов вражеских палашей. Когда мы немного оттеснили исмаильтян, я подскочил к нему, думал, может оглушён или ранен, но он уже смертельно хрипел, сжимая в руке сей окровавленный нож… Тело вынести не успели, нас смела очередная волна лариссиев… – пожилой воин с бледным ликом горестно опустил голову. Воевода даже не заметил, когда тот удалился, он просто сидел, ничего вокруг не замечая. Очнулся только когда к нему подошёл сам князь в сопровождении Руяра.
Могучий Руяр обнялся по-братски с воеводой и князем, как бы делясь с помрачневшими и осунувшимися от пережитых потерь Фарлафом и Игорем своей неколебимой силой и уверенностью.
– Ведаю, княже и воевода, как тяжко на душах ваших. Ты, воевода потерял сына, а ты, княже, лишился воинов многих, только они ушли прямо в войско Свентовидово или Валльгаллу, называй, как хочешь. Такова жизнь воина – сегодня жив, завтра мёртв, и жалеть о том – пустое дело. Главное умереть достойно, чтоб тебя и друзья, и враги уважали, а родичи и соратники гордиться могли!
– Пусть и тебя, Руяр, хранит Великий Триглав Сварог-Перун-Свентовид! – молвил на прощанье князь.
У столицы Волжской Булгарии града Булгара всё было спокойно, и уставшие от долгой гребли против течения новгородцы пристали к берегу. Их оставалось около трёх тысяч. Раскинули стан, как всегда, чуть поодаль от пристани, на окраине града, послав воинов от каждой сотни купить, в первую очередь, вдоволь еды, оттого что в Итиле было не до пополнения запасов съестного. Посланников что-то долго не было. Вдруг по расположившимся на отдых воинам пробежал, как порыв ветра на воде, неясный шум, и почти сразу к Руяру подбежал запыхавшийся и крайне взволнованный сотник.
– На наших на торжище напали! Вокруг града булгарское войско, много! – разом выдохнул он. Воевода вскочил на ноги, окинул быстрым оценивающим взором местность и, сверкнув молниями синих очей, кратко повелел:
– К бою!
Со стороны града уже стекались чужие воины. Первые ряды с ходу начали рубку. Булгары стремились отсечь русов от их лодий, а значит и от добычи, но сделать это оказалось непросто, тем более что булгарские воины, проходя сквозь городские улицы, изломали строй и не могли сразу воспользоваться своим большим числом. Им удалось отбить несколько лодий русов с другого края пристани.
Воины так стремительно захлестнули улицы и переулки перед торговой пристанью, что часть горожан, кто сам по себе, кто вместе с товаром и лошадьми оказались в смертельном кручении, в мелькании клинков, копий, стрел и окриков начальников. Несчастных подхватило, сломало и понесло к уже схватившимся насмерть воинам. Средь мирного града заржали обезумевшие кони, скрестились копья и клинки, обрушились на шлемы шестопёры и булавы, чеканы и боевые топоры.
Всё-таки, несмотря на неожиданность нападения, новгородцы смогли стать сеповидной луной у берега и отбить первую волну булгар.
– Не посрамим своей чести, братья! Вперёд, на врага! – Повелел могучий Свентовидов воин, вздымая своё окровавленное тяжёлое копьё. Его крик походил на рык озлобленного загнанного в западню зверя, который не испытывал страха. Воины ринулись за воеводой, нажали железным клином и прогнули первые ряды булгар, пробивая путь себе копьями и клинками, рыча и принимая смерть, теперь уже не ради добычи, а ради спасения собственной жизни и собственной чести. На самом острие шёл молодой Рудкар, его выбивающиеся из-под шлема огненно-рыжие волосы и борода мелькали уже в гуще врагов.
Булгары собрались с силами и усилили натиск, стремясь по велению своего предводителя Алмыша рассечь ряды непокорных русов, несмотря на гибель многих, неуклонно двигавшихся вперёд.
Почти все новгородцы были отлично вооружены и одеты в железные рубахи, потому лучшим булгарским стрелкам-лучникам тяжело было их уязвить. Но меткие стрелы летели тучами, и вот одна стрела попала в руку Руяра, а скоро вторая пронзила икру его ноги сзади, где не было поножей. В радостном крике ободрённые булгары ещё сильнее ринулись отсекать ту часть порядком «истаявшего» крыла урусов, где был воевода. Наконец это им удалось, но грозный воин и не думал сдаваться. Он продолжал сражаться, ворча, как зверь, теперь уже и в самом деле раненый, своим большим копьём с руной Свентовида нанизывая сразу по несколько булгар, как муравьёв на соломинку.
– Это не воин, это сам бог Тенгри в обличье воина! – восхищённо глядя на бесстрашного новгородского воеводу, молвил хан Алмыш, наблюдая с возвышенности за кровавой битвой. – Кто победит этого батыра, покроет себя бессмертной славой, его никак нельзя упустить, ни живым, ни мёртвым! Идите и возьмите его!
Булгарские воины с новой силой, не щадя своих жизней, ринулись на русов, стараясь пробиться к воеводе. Во главе их скакал удалой булгарский бек Бырак.
Рядом с Руяром сражались такие же, не ведающие страха храбрецы, они гибли один за другим, но не отступали ни на пядь. Сотник Рудкар, как разъярённый медведь, неутомимо повергал врагов. В сей миг он воистину был берсерком – «медвежьей шкурой», и, как истинный воин своего великого бога Одина, жил ради схватки, и смерть в бою почитал высшей наградой.
Это поселило суеверный ужас в сердцах некоторых булгарских воинов, и только многочисленное превосходство и страх перед грозными начальниками – ханом Алмышем и беком Быраком заставляли их сражаться с сумасшедшими урусами. Вот пал, сражённый стрелой прямо в глаз, полутемник Воля, и истекающий кровью седой богатырь на миг повернулся к нему. И в сей миг волосяной аркан, брошенный умелой рукой Бырака, поверг наземь великана урусов. В радости завопили булгары и с ещё большим ожесточением набросились на остатки новгородского войска. Вот взорвались булгары победным кличем, и русы узрели, как укладывают на коня и вывозят с поля битвы уже недвижное тело их любимого богатыря Руяра. Все находящиеся рядом с ним воины были перебиты.
