В этот день весеннее солнце было уже не просто сияющим, но по-настоящему ярым. Зимороду хотелось выйти на теремной двор и впитывать хмельное тепло, подставив лик лучам набирающего силу Хорса. Однако вместо этого стременной всё с большей тревогой прислушивался к приглушённым, однако достаточно слышным в его небольшой комнатушке громким возгласам и даже крикам из княжеской горницы. Опять у князя с княгиней свара! А тут ещё эта боль в ноге, тянет от самой поясницы до ступни, пока терпеть можно, но надобно будет сходить к матери-Ефанде. После того случая, когда он зимой упал вместе с конём в овраге и повредил хребет, и мать князя спасла его от недвижности, приходится раз, а то и два в лето снова идти к ней за помощью. Мать-Ефанда поворожит над спиной, поставит позвонки на место, и он опять, как ни в чём не бывало, может лихо взлетать в седло и борзо подавать в нужный момент коня князю или, перехватив на лету поводья княжеского скакуна, уводить его в стойло на попечение конюшенных. И в поход на море Хвалисское князь не взял его из-за хребта…
Крики над головой ярусом выше стали ещё громче. Наконец, послышались быстрые дробные шаги вниз по лестнице, мимо его, Зиморода, крохотной светёлки, а потом сильный хлопок дверей, – одной, второй. После этого наступила тишина. Значит, княгиня в сердцах ушла из терема.
Через некоторое время послышались тяжёлые шаги Игоря. Зимород вышел из своей светёлки, чтобы, как положено, сопровождать князя, который был весьма рассержен и ещё не отошёл от свары с женой.
– Куда княгиня подалась? – сердито осведомился князь у начальника теремной охороны, который предусмотрительно появился на крыльце.
– Она коня подать приказала и с гриднем Янкой поехала в Ратный стан, кажись…
– В Ратный стан, говоришь? – ещё более мрачнея, молвил и без того рассерженный князь. А потом, ударив крепким кулаком по резным перилам крыльца, более зарычал, нежели крикнул:
– Коня! Убью, обоих убью!
Зимород стрелою метнулся к конюшне, мигом выведя оттуда крепкого вороного Уголька для князя и своего буланого Хазарку. Князь прямо с крыльца вихрем влетел в седло, а стременной, взявшись за луку, вдруг дёрнулся, схватившись за поясницу, лик его искривила боль.
– Что, опять? – воскликнул Игорь.
– Прострелило, княже, – простонал стременной.
– Оставайся, к матери Ефанде иди! – повелел Игорь Зимороду, – а вы двое со мной! – бросил он охоронцам и так натянул повод своего вороного, что тот заплясал на месте, изогнув сильную шею. Трое всадников выскочили из ворот теремного двора, а Зимород, держась за поясницу, направился к крыльцу.
– Не надо, я сам потихоньку, – махнул юноша начальнику теремной стражи, который хотел помочь. Однако едва за стременным закрылась дверь, как он выпрямился и почти бегом пустился к горнице матери-Ефанды. Уж кто-кто, а Зимород более кого другого ведал об отношениях княгини и воеводы Олега, да молчал о том крепко. Сейчас, услышав гневные крики Игоря, сообразительный стременной понял, что надобно срочно упредить мать князя, иначе быть большой беде.
– Князь воеводу Олега и княгиню убить грозится, поскакал к ним в Ратный стан! – выпалил одним духом Зимород своей спасительнице. Та всплеснула руками.
– Лети, Зимородушка, на Перуново Капище, Могуну или Велесдару просьбу мою передай, помочь надо, они поймут, лети!
Скатываясь, как горох с лестницы, обратно, стременной с удивлением ощутил, что нога почти совсем не болит.
К счастью, оба кудесника оказались на месте. Они всё уразумели без расспросов и понимающе переглянулись. Велесдар заторопился к своему волшебному ларцу, в котором у него хранились странные вещи: перья птиц, клочки шерсти животных, непонятные для сторонних камни и предметы. А Великий Могун обернулся к Вечному кострищу, зажжённому когда-то от живых солнечных лучей, и начал произносить особые заговорные слова.
Наконец-то наступили настоящие тёплые дни. Вода в Непре и впадающих в неё реках и речушках уже почти вошла в свои привычные берега, хотя низины и луговины были ещё залиты. Ещё не все дороги, ведущие к обиталищу Киевской дружины, просохли, во многих местах огромные лужи скрывали езженую колею. Но воевода Олег со стременным и несколькими охоронцами верхом поспешили в конец Ратного стана поглядеть, как пережил наводнение их старый изведывательский дом.
Урон был невелик. Домишко покоился на столбах, и вода только подмочила нижние венцы сруба, которые, в расчёте на такой «разгул» Непры, были срублены из лиственницы, что не боится влаги, а, напротив, с годами от воды становится только крепче.
Осмотрев дом, вынесли на весеннее солнышко нужное из вещей, а чтобы изнутри скорее ушла сырость, отворили окна и двери.
Неожиданно на ещё сырую полянку перед домом изведывателей быстрым шагом вышла княгиня, за ней, торопясь, едва поспевал теремной гридень Янка. Лик его был озабочен, а сама княгиня вообще глядела сквозь слёзы. Она почти подбежала к воеводе, не глядя, как в прошлые разы, по сторонам и не заботясь, видит их кто или нет.
– Что стряслось? – растерянно вопросил Олег, понимая, что случилось, в самом деле, что-то серьёзное.
– Олег, я не могу более, он меня ударил, обозвал гулящей девкой, грозился… он… – Ольга упала на грудь воеводы и зарыдала. Охоронцы, стременной Олега и гридень Ольги отошли, смущённые тем, что оказались свидетелями княжеских неурядиц.
– Прекраса… Ольгушка…ну, будет, будет… – поглаживая княгиню, начал успокаивать вконец расплакавшуюся землячку Олег. – Опять повздорили с Игорем, горячие вы головы? Знаешь, наш пастор речёт, что главное, чему учит христова вера, это прощение. Тебе непременно нужно научиться прощать его. Он воин, он груб и вспыльчив, но ты жена, тебе мягче надо быть, пусть его воинская грубость не встречает такой же грубости и не сверкнёт меж двумя булатами искра гнева, способная разжечь пожар вражды и злобы. Реку же тебе, приходи к нам по Свентовидовым дням в церковь, смягчи свою душу. – Он говорил негромко, поглаживая голову княгини, которая была наспех покрыта одним убрусом. – Всё опять войдёт в берега, как сие половодье…
– Не войдёт… – всхлипнула княгиня. – Я же в сердцах, коли он молвил, мол, ишь какая, получше жёны есть, а эта ещё и кочевряжится… я и высказала ему, что не только он с другими девами тешится… ну, призналась в горячке, что у нас с тобой было…
Холодная волна пробежала по телу воеводы, как будто его окатили талой водой со льдинками.
– Ты… ты зачем, родная? – прошептал он, бледнея.
– Да он и сам давно догадывался, огня ведь в сене не утаишь… кто-то что-то видел, ему рассказал… Он взъярился, руку на меня поднял, вот меня и прорвало…
– Худо, совсем худо, – молвил Олег, соображая, что же теперь делать. А потом, подумав, решительно заключил: – Может, ты и верно сделала, чего таиться, коли… – Он не успел договорить, как послышался топот копыт, ругань и сердитые возгласы. Из-за колючих кустов выскочили три всадника, впереди сам Игорь. Узрев Ольгу и Олега, стоящих в обнимку, он резко осадил скакуна, так что тот едва не упал, поскользнувшись на мокрой прошлогодней траве.
