– Как же так сталось, что после смерти своего отца не ты князем стал, а Ингард, как же он обошёл тебя на пути к трону? – продолжал насмешливо вопрошать старший брат уже безо всякой опаски, глядя на младшего так, словно он был никто.
– Игорь – наследный князь, сын Рарога, племянник Ольга Вещего, – ответил, мрачнея воевода.
– Ага, а ты сын Ольга Вещего, да толку с того, – презрительно хмыкнул Андрей. – Я-то тебя знаю, как облупленного, сколько тебя в детстве колотил, да всё видать без проку…
Олег почувствовал, как снова к лику прихлынула горячая кровь-руда, как сама собой десница потянулась к рукояти клинка, но он сдержался и промолчал, ослабив усилием сознания напряжение в раменах. Сей простой приём сработал, руда отхлынула от лика, и сердце забилось ровнее. Что же он так взволновался, разве ждал чего-то другого, кроме злых и едких, как залитая водой известь, слов? Нужно вытерпеть, превратившись в камень, хватит распрей с Ингардом, Андрей просто хочет по старой памяти взять верх, потому нельзя всерьёз принимать его злое высокомерие к сердцу… Олег уже почти совсем совладал с собой, когда до его сознания дошли последние слова брата.
– Да и не ведомо, настоящий ли ты сын Ольга Вещего, может мать тебя от кого другого нагуляла. Телом мелкий, да и умом не силён, мало что князем не стал, так и места воеводы лишился…
Горячая волна ударила в голову Олега, в очах потемнело, потом поплыли пёстрые пятна и коричнево-алые круги… Уже не владея собой, рванулся воевода к брату-обидчику, который так жестоко поразил его словом в самое уязвимое место, которое сам Олег никогда старался не трогать, прятал от разума подальше в безмерные кладовые подсознания. Тяжёлый скрамасакс, будто сам собой, покинул ножны и оказался в руке, ещё миг – и он в едином молниеносном посыле через стол пронзит презрительно-надменно ухмыляющиеся уста брата. Андрей успел чуть отклониться назад, но это его уже бы не спасло… если бы в последнее мгновение юный стременной не повис на руке Олега.
– Не твори сего, воевода! Вы же кровные братья, к тому же христиане! Не уподобляйся Каину библейскому, не бери неискупимый грех на душу, лепше меня убей, чем брата единородного! – кричал исступлённо Фёдор, борясь с неожиданной для его юного тела силой с потерявшим самообладание Олегом.
Сознание понемногу стало возвращаться к тяжко раненому в самую душу воеводе. Он опустил клинок и, дрожа всем телом, обессилено сел на лаву, провёл дланью по челу, как бы стирая с лика напряжение.
– Устал я после дальней дороги, – глухо обронил Олег побледневшему и недвижно сидящему Андрею. – Где нам место на ночлег отведено, скажи, да я спать отправлюсь, а утром ты или кто из работников твоих пусть покажет, где мать и дед похоронены…
Андрей от таких спокойных слов ещё более помрачнел, но ключницу позвал, повелев ей указать гостям их места. Стременной наотрез отказался ночевать со всеми в большой светлице и улёгся на узкой лаве у входа в горницу деда Бажана, где на широком ложе отвели место воеводе.
На могилах стояли большие кресты доброй каменотёсной работы. Крест деда Бажана и бабки был один на двоих и уже порядком врос в землю, а материн довольно свежий, ещё не покрылся мхом и стоял ровно на небольшой каменной пяте. Ну, вот оно, последнее место упокоения матери, всю жизнь изводившей себя мечтой о мести его отцу, Ольгу. Странные были у них взаимоотношения. Дед Бажан рассказывал, что отец положил глаз на его мать Велину, «когда ещё был голодранцем», и чтобы заработать на свадьбу, нанялся к нурманам и ушёл с ними на драккаре вместе с ещё несколькими молодыми ладожцами. За это время дед Бажан сосватал Велину за Вадима Хороброго, старшего зятя самого князя Гостомысла. У них родился Андрей. Олег же вернулся из-за моря вместе с князем Рарогом, уже как его воевода. Вадим Хоробрый, недовольный тем, что покойный Гостомысл поставил князем не его, а младшего зятя Рарога, сговорился с нурманами, которые должны были убить Рарога и Ольга, а сам поднял восстание в Нов-граде. Но заговор был раскрыт, а его верховоды, в том числе и Вадим, убиты. Мать Велина, ставшая вдовой, памятуя прежнее отношение к ней Ольга, приблизила к себе воеводу, вновь потерявшего голову от любви. Однако дала понять: если вдруг что-то случится с Рарогом, то он, Ольг, станет князем, а она княгиней… Воевода Ольг отринул такую любовь, ценой которой должно было стать предательство. А у матери на всю жизнь остались противоречивые чувства к отцу. И, тем не менее, она отправила к нему повзрослевшего сына, за что Олег был ей весьма признателен.
Теперь уже обоих нет в мире живых. Как они там сейчас ладят в мире душ, и встречаются ли, ведь мать христианка, а отец, как говорят пасторы, язычник? Наверное, в разных мирах они обитают, мать в своём, а отец в славянском Ирии, или, может, в кельтском Авалоне, они ведь с тёткой Ефандой были из кельтского рода…
Задумчиво прикрыв очи, Олег сидел между могилами, думал, вспоминал своё детство, мать, деда, бабку, драки и споры с Андреем. Вспомнил, конечно, как покинул домашний кров, кинувшись отчаянно в новый неведомый, но и дарящий надежду мир будущего. Тогда отец Ольг, после смерти Рарога ставший князем Новгородско-Киевским, принял его и признал сыном. Сейчас он снова на очередном пороге: всё привычное и любимое остаётся в Киеве, а он опять у черты неведомого. Видать, такую судьбу уготовил ему Всевышний, и он, Олег, должен без роптания, но с благодарностью воспринять Божью волю.
В последний раз погладил рукой шершавую каменную поверхность материнского могильного креста, встал, огляделся вокруг, стараясь навсегда запомнить и эти могилы, и лес, и холмы вокруг, и северное небо над головой. Прощайте, родичи, до встречи в вашем мире! Он широко перекрестился, поцеловал кресты и побрёл к стоящим поодаль охоронцам. Он более не хотел видеться с Андреем и покинул Изборск, передав посланцу, проводившему его к погребалищу, что он благодарит брата за приём и ночлег и желает ему удачи в жизненных и торговых делах.
С малой родины Олег отправился в Нов-город, чтобы передать тиуну послание княжеское.
В добротном тереме новгородского тиуна собрались местный воевода, несколько бояр и именитых купцов, да ещё некий посланник из Вагрии, с которой не порывалась связь Новгородчины ещё со времён Гостомысла и Рарога-Ререка. Киевского гостя тут же усадили за добрый стол, что было весьма кстати после нелёгкой дороги через леса.
– Воеводе княжескому почётное место! – молвил, усаживая Олега подле себя ширококостный, лысоватый, с внимательными серо-зелёными, чуть навыкат очами, тиун.
После острой и болезненной встречи с братом, Олегу не хотелось больше никому возражать и посвящать в свои дела.
– Я долго у тебя не задержусь, – молвил он после передачи тиуну писем и подарков из Киева, – в Изборске я уже побывал, мыслю через пару-тройку дней обратно отправиться.
– Ну, вот и славно, с тобой и передам то, что для князя приготовил, – обрадовано заключил тиун.
– Подскажи только, где погребалище отца моего, Ольга Вещего, хочу его навестить, – попросил воевода.
Основательный тиун, задумавшись, ответил не сразу. А сухонький седовласый купец с быстрыми карими очами, опередив его, молвил скороговоркой:
