– Что ж, братец, будь по-твоему. Только отчего непременно говорить, что ты погиб? Для Игоря такой удар будет, да и содруги твои захотят узнать, кто в кончине князя виновен, и убийце тому отомстить. Отчего не объявить о твоём уходе в волховское служение?
– Нет, сестрица, Игорь не будет себя чувствовать вольно, зная, что я жив. Всё, решено, отныне единым князем великой нашей Руси, о которой ещё дед его мыслил, а отец тот замысел на деле стал творить, есть Игорь Рарогович. А насчёт ухода… Зачем что-то придумывать, я ведь уже дважды во сне гинул, и всё от укуса чёрной змеи, и волхвы смерть насильственную предсказали. Вот пусть так и будет, а уж как, да что приключилось, то людская молва сама красно придумает, – едва заметно улыбнулся Ольг своими зелёными очами. – Игоря извести сразу, чтоб понял, сам он отныне за Русь в ответе. А Олег-младший всегда ему в помощь будет. Я же пока Приладожье наше родимое проведаю, погребальный курган отца с матерью, а там боги и пращуры путь укажут…
Тогда ни брату, ни ей и не думалось даже, что меж Олегом и Игорем что-то недоброе произойти может, а вот теперь… Да тут ещё Ольга, невестушка…. Ведь и собой пригожа, и умом вышла, а не легло материнское сердце к ней как-то сразу, и время той неприязни не растопило, а наоборот…
Может, в глубинах памяти, как давно утонувший и заиленный камень на дне, лежали воспоминания из детства, когда она испытывала такие же непонятные и тревожные чувства. Ефанде ясно увиделось, как старший брат, нарядившись в новую льняную рубаху с расшитым воротом, глядится в кадку с дождевой водой. Вон и порты суконные надел, и пояском с рунами, что она, Ефанда, ему соткала, подпоясался. Значит, снова к Велине своей собрался. Уже не таясь, она выскочила на крыльцо и со свойственным подлеткам ехидством прокричала: «Ага, снова к ней собрался, а порты-то зимние надел, не упаришься?». Брат тут же набрал пригоршню воды из кадки и брызнул на неё, но она скрылась за приоткрытой дверью.
Как же давно это было, целая жизнь прошла, столько всего…. Тогда она была обычной тринадцатилетней девчонкой, ещё не отягощённой многими бедами и болезнями людей, ещё не принявшей на себя смерть того нурмана, что хотел перед всей оравой викингов взять её силой. Так получилось, что знания, предназначенные для исцеления человека, впервые пришлось использовать не на лечёбу. Потом всей своей жизнью, всем служением Бригит и Макоши она искупала ту свою вину. Искупила ли?
Устав сидеть, старая целительница прилегла.
На своём полужёстком ложе в крохотной горнице почти под самой крышей княжеского терема, Ефанда совсем не замечала времени. Тут ей было вольготнее и даже легче дышалось. Старческий лик оживила тёплая улыбка. А ведь Ольгу и невдомёк было, что она укоряла и поучала его, оттого что всегда ощущала надёжную его поддержку, как тогда у бочки, любуясь и гордясь статью да силой старшего брата, нарочно подсмеивалась над ним. Так устроена женская натура, которую не понять мужам, таким сильным, и таким ранимым. Разные мысли: грустные и горестные, добрые воспоминания и пережитые когда-то потери, – всё текло беспрерывным током пред мысленным взором старой целительницы и ворожеи.
К утренней трапезе мать не вышла из своей небольшой светёлки.
«Пожалуй, ещё гневается на меня за вчерашнюю свару и речи недобрые об Олеге, – решил Игорь. – В самом деле, от неё ничего не скроешь, а тут ещё мы с Олегом на мечах схватились, хоть и не горячие юнцы давно. Совестно, ох, совестно… Пойти надобно, попросить прощения. Да ладно, пусть лепше успокоится, а уж потом, конечно, придётся просить прощения, слишком вчера погорячился»…
Уже собираясь выходить из терема, он всё-таки решил зайти к матери, может чего надо, хотя по многолетней привычке чаще не он матери, а она ему помощью и поддержкой была.
Мать лежала на своём ложе и встретила сына не сердитыми упрёками, а напротив, мягкой, даже радостной улыбкой, столь непривычной в последние годы: так она улыбалась, когда он был совсем мал.
– Мамо, отчего к утренней трапезе не вышла, – слегка растерянно молвил сын и почувствовал, что сам подпадает под некое доброе и радостное сияние, что исходило от матери, – я уже беспокоиться начал…
– Всё ладно, сынок, – ответила мать, не переставая светиться радостью, – отец твой сей ночью ко мне приходил. Такой взор пронзительный. Заждался он меня, да и, сама, чую, подзадержалась в явском мире… Устала я здесь с недугами да вами, взрослыми и глупыми детьми сражаться… За отцом твоим соскучилась, за братом, за отцом с матерью и дедом с бабушкой… – Речь её была умиротворяющей, как лучи весеннего солнышка. У Игоря отлегло от сердца, – коль мать улыбается, знать, всё в порядке, а про то, что задержалась в яви, он часто от неё слышит в последнее время, не говоря уже о беседах с теми, кто давно уже в мире духов. Главное, что здорова, и настроение доброе.
Потоптавшись виновато, князь тронул мать за сухую почти прозрачную руку:
– Ты, мамо, хоть к обеду выйди, ведаю, что днями можешь не есть, да всё-таки поешь чего, – попросил он. Но мать ничего не ответила, только погладила его по голове, как маленького, когда он, уходя, привычно поцеловал ей руки. На некоторое время она задержала крепкую, огрубевшую от клинка и поводьев руку сына в своей тонкой и морщинистой длани. И на миг удивительное чувство пронзило всё тело – от макушки до пят. Ефанда одновременно осязала тёплые пальцы Игоря, здесь, в яви, и в то же время другой рукой держала за руку Рарога, как то было перед его уходом в навь.
Как все целители и кудесники, она всю жизнь ходила по кромке между мирами, переходя на краткий миг из одного в другой, могла общаться с душами деревьев и животных, проникала в сущность стихий земли, воды, воздуха и огня, – это помогало исцелять людей. Но в сей миг впервые в жизни она одновременно находилась и здесь, и там, необычайно ясно ощущая оба мира, сама как бы превратившись в эту незримую кромку, по обе стороны которой находились сын и муж. Они опять были семьёй, она держала обоих за руки, и чувствовала себя счастливой. Ощущение было новым и необычайно ясным.
– Всё ладно, сынок, – повторила она, – иди…
Когда Игорь ушёл по своим княжеским делам, ворожея подумала, что более уже ничего не сможет сделать для любимого сына. Последняя ворожба отобрала все оставшиеся силы, и не осталось больше ни стремлений, ни дел неотложных, которые нужно завершить. Может, встретившись с родными, а также с богинями Бригит и Макошью, и услышав их оценку жизни своей, она совсем по-другому станет помогать людям, живущим в яви, кто знает… Её влекла чистая и прозрачная, как горная хрустальная струя, мысль, что пора уходить на Авалон, где уже ждут её Боги и Пращуры, где вечно зеленеют травы, поют волшебные птицы, и где она будет опять молодой и красивой, и встретится, наконец, с Рарогом, Ольгом и всеми родичами…
Ефанда снова окунулась в купель воспоминаний, – то обжигающе-холодную, то приятно-тревожную, но необычайно прозрачную и очищающую. Уставшие тело и разум наслаждались этим живительным потоком, который нёс воспоминания сквозь времена и пространства и постепенно растворял в себе все миры, все тела и образы, подобно соли в воде, принимая и смешивая их сущности в проистекающем от корней Мирового Древа Источнике Вдохновения, в котором плавает Лосось Мудрости, устремляясь к волшебному острову Авалону, на которым зреют вечные Молодильные Яблоки…
