Одобрив приход руссов-варягов на службу князю Вратиславу и, благословив Олега, епископ, по всему немец, молвил по-германски:
– Когда-то легат нашей святой церкви пытался закрепиться среди этих варваров, но кончилось всё очень плохо, озверевшие язычники во главе с их рехом Ольгердом повесили его.
Олег склонился к столу, чтобы не выдать ни ликом, ни взглядом, что он понимает германскую речь не хуже словенской. Сразу вспомнился легат Энгельштайн и их разговор в скромной деревянной храмине в Искоростени. – «Добре, что сей епископ не ведает, что я сын того самого «реха Ольгерда», не говоря уже о моём собственном участии в печальной судьбе легата Энгельштайна».
Спустя седмицу после прибытия Олега, к нему пожаловал неожиданный гость.
– Воевода, там человек к тебе от купцов местных, речёт, что знаком с тобой ещё по Киеву-граду, – доложил обстоятельный варяг, командовавший его личной сотней.
– Милош, что ли, с которым мы вместе сюда шли? – спросил Олег. – Так зови, чего там.
– Вряд ли сего купца можно назвать Милошом, – улыбнулся в усы варяг, выходя из горницы.
Едва войдя в помещение, человек с широкой улыбкой, учтиво и даже подобострастно кланяясь, устремился навстречу, как к доброму старому другу.
– Ой, кого видят мои старые очи в сём великом граде? Неужели это сам воевода Олег, сын могущественнейшего и мудрейшего из наших киевских князей, прославленного многими победами Ольга Вещего? – Пожилой человек с кустистыми бровями, с большими мешками под карими очами, в небольшой шапочке на лысой макушке, обрамлённой с двух сторон наполовину поседевшими курчавыми волосами, говорил без единой остановки, продолжая широко улыбаться и горячо кланяться. И тут Олег вспомнил и угодливо-слащавую речь, и этот своеобразный выговор, и невольно улыбнулся. Он тогда выезжал из киевского Ратного Стана, когда узрел, как сей купец весь в колючках и семенах репейника выполз из оврага, куда его забросил разгневанный воевода Фарлаф. Потом на княжеском суде этот же купец жалостно рассказывал, как он пострадал и чудом не погиб от рук грозного воеводы Фарлафа, который ему должен деньги за помощь в подготовке похода на Хвалисское море.
– Мойша, какими судьбами? Откуда ты здесь? – с радостным удивлением вопросил Олег.
– Таки желание остаться в живых пригнало меня из родного и милого сердцу Киева сюда, на чужбину, – вздохнул купец. – Но не будем о грустном, мы, земляки, в чужом краю должны быть вместе, должны помогать друг другу и оказывать всяческую поддержку. Так что, как только я узнал о прибытии в Моравию покрытого славой воеводы Олега, сей же миг поспешил, чтобы выразить своё почтение великому земляку и осмелиться предложить, если он нуждается в средствах, или в чём ином для обустройства на новом месте… – продолжал расточать елей словоохотливый жидовин.
– Я воин, почтенный Мойша, мне ничего не нужно, кроме клинка и доброго коня. Слава Богу, и то, и другое у меня есть, за предложение помощи благодарю, но я в ней не нуждаюсь, – отвечал Олег, помня, чем для Фарлафа закончилась «дружеская помощь» рахдонита.
– Ой, доблестный воевода, человек не Всевышний, и даже не ангел его, а потому не ведает, что ждёт его в будущем. Но я пришёл не за этим, – мотнул головой велеречивый купец. – В знак величайшего уважения к почтенному земляку я хотел от себя и других наших купцов преподнести доблестному воеводе, как выражение нашей сердечной поддержки, сей скромный дар, – с этими словами рахдонит развернул принесённый им небольшой свёрток из алого шёлка и очам воеводы предстал серебряный перстень-печатка с позолотой и отличный арабский кинжал в богатых ножнах, отделанных тонкой чеканкой.
Слово «в знак» мгновенно извлекло из памяти одно из наставлений, которые ему и Игорю, тогда ещё подростку, внушала искушённая в тайном смысле разных символов тётка Ефанда.
«Помните, любой опояс, хоть чресел поясом, хоть перста кольцом или перстнем, означает принятие обязанностей, служение тому, от кого сей опояс принят…», – всплыли как будто только что произнесённые слова чародеи.
«Хитёр ты купец, да только и я кое в чём разбираюсь, похоже, решил ты меня обязать служить вам оружием защиты тайной? Нет, хазарская твоя душа, не будет того», – пронеслось в голове Олега, а вслух он молвил другое.
– Благодарствую, добрейший Мойша, но и кинжал, и скрамасакс у меня уже есть, а перстень мне, как воину, не надобен, боевую рукавицу с ним трудно надевать. Мои персты свободными должны быть, чтоб клинок крепко держали, – невольно подстраиваясь под витиеватую речь жидовина, ответил воевода, не переставая глядеть в карие очи купца, чтобы видеть, что тот думает, а не то, что говорит. Поэтому от него не ускользнул миг, когда в холодных очах говорливого купца вспыхнула досада и даже некая злость, но тут же очи прикрылись, а потом и вовсе спрятались в миг очередного учтивого поклона рахдонита.
– Прими, достопочтенный воевода, не обижай нас, торговый люд, мы ведь от чистого сердца! Купцы обидятся, спросят, отчего я воеводе подарки не вручил, может, гневается за что-то? Или недостойны мы, жалкие людишки, внимания и защиты от самого сына Олега Вещего? – попытался «надавить» Мойша.
«Защиты, значит? Вот ты и проговорился, купец», – внутренне усмехнулся про себя Олег.
– Передай купцам, что защиту от меня они и так получат по обязанностям моим, без всяких подарков, но только коли законов нарушать не будут, честный торг вести и десятину с товара в княжескую казну платить сполна и исправно. Так же как и в Киеве было, ты ведь ведаешь…
– Так, так… достопочтенный воевода, – расстроенно вздохнул Мойша, забирая свёрток. – Но если вдруг всё-таки понадобится моя скромная помощь, я всегда тут, стоит только позвать, – закончил поток сладостных излияний купец, поняв, что пока зацепить ни на какой крючок земляка не получается. А значит, не приходится пока рассчитывать на его особое покровительство.
В тот же вечер воевода Олег поведал князю Вратиславу о визите Мойши Киевского, потому как, зная хитрость купцов, предположил, что это могла быть ещё и проверка со стороны князя. На чужбине надо быть готовым ко всему, как в изведывательском походе.
– Лукавит хитрый рахдонит, – рассмеялся Вратислав. – Скажем, из Киева он от гнева воеводы Фарлафа сбежал, так отчего не в Итиль или иной хазарский град? Отчего их тут, в Чехии, так много стало, «беженцев»? Да оттого, воевода, что в Хазарии и Киеве нынче мало серебра стало, а к нам оно отовсюду течёт и наши серебряные динарии по всей Европе ходят.
– Уразумел, княже, как водится где злато да серебро, там и жидовины свой торг ведут, – молвил Олег.
– Да обычное дело, у нас, как и в других градах, жидовины не только торгом живут, но и ссужают деньги в рост, причём таковых среди них всё больше становится. А людям сие не нравится, особенно должникам, разборки часто бывают, драки, а то и смертоубийства. Потому приглядывай, воевода, также за сими купцами, ростовщиками да менялами, чтоб на торжищах спокойно было, и купцы к нам ехали с товарами всяческими да деньгами, от которых земля Моравская богатствами прирастает.
