– Ах, вы преследовали врага, тогда покажите его!
– Но мы не можем этого сделать, его здесь нет. – ещё более растерянно отвечал чернявый.
– Я мог бы приказать своим воинам изрубить вас за дерзкое нападение. Я не знаю, чьи вы люди на самом деле, но нападение на чужое княжество расценивается, как война. И это в то время, когда князь Вацлав пригласил нас для переговоров о совместном военном походе! – возмущённо воскликнул Олег.
– Мы не собирались на вас нападать, это было бы безумием, нас-то всего десяток, – уже со страхом молвил чернявый, затравленно оглядываясь на мощных варягов, русов и моровчан, сжимавших в руках боевые клинки и сурово глядящих на окружённую горстку всадников, назвавших себя воинами короля Вацлава. На некоторое время нависла тяжкая тишина, только изредка всхрапывали и били землю копытами кони, да по-прежнему неугомонно зудели лесные насекомые. По разгорячённому скачкой лику чернявого струился пот, а может то были капли страха от близкого дыхания смерти, – то ли от сих суровых воинов, то ли от собственного короля.
Олег сделал знак рукой, и его воины разошлись по сторонам дороги, давая возможность преследователям вернуться туда, откуда они так резво появились. Вначале нерешительно и с опаской, оглядываясь на молчаливых грозных варягов, воины чернявого стали разворачивать своих коней, а затем, понукая их, устремились обратно. Когда довольные тем, что остались живы, люди князя Вацлава скрылись из виду, пред очи Олега предстал беглец, у которого оказалось поражено стрелой плечо. Стрелу уже извлекли, и знахарь, что сопровождал посольство, принялся колдовать над раной, затворяя руду и посыпая её целебным порошком из трав и каменьев, чтобы горячка не вошла в тело. Олег внимательно оглядел незнакомца. По вооружению, одежде и поведению это был явно не простой воин, и уж конечно не тать, укравший чей-то кошель. А коли его сам король повелел догнать и изловить, то и подавно непростой человек. Светлые, почти белые волосы незнакомца, зеленовато-голубые очи, крепкая, коренастая стать чем-то напомнили Олегу отца.
– Кто же ты такой, брат Стислав, и чем так князю Вацлаву насолил? – спросил он.
– Я служу князю Болеславу и его матери Драгомире, впрочем, она мать и князя Вацлава, от людей которого ты меня спас.
– Так что же ты такого сотворил супротив брата своего князя, что тот погоню послал за тобой и, судя по точно пущенным стрелам, не с самыми добрыми намерениями?
– Я из любопытных оказался, а любопытные долго не живут, – грустно улыбнулся беглец и тут же поморщился от боли, когда знахарь стал заматывать его рану чистой холстиной. Лик беглеца совсем побледнел, и Олег понял, что ему сейчас не до разговоров. Когда взгляд спасённого стал снова осмысленным, кратко спросил:
– Побудешь, пока рана затянется, или сейчас уйдёшь?
– Если уйду, то люди Вацлава рано или поздно меня схватят. Коли не прогонишь, то хочу с тобой идти, князь Колг, – произнёс с местным выговором беловолосый.
– Пока оставайся, а там поглядим, проводником будешь.
– В Праге мне каждый камень ведом, княже, – с охотой ответил Стислав.
Олег ещё раз смерил беглеца своим внимательным взором и, остановив взгляд на белых волосах, неожиданно спросил:
– Ты, Стислав, из кельтов, что ли, будешь?
– Моравчанин я, а прежде вся Моравия звалась Богемией, страной бойев, это кельтское племя, так что угадал ты, князь, верно.
– Да не гадал я, отец мой из кельтов, беловолос да зеленоглаз был, – с толикой грусти ответил воевода, трогая своего коня. Отряд продолжил путь.
Олег размышлял о том, что не слишком ладно всё в бывшей Моравии. И не только оттого, что германцы с уграми всё время норовят откусить от некогда великого княжества добрые куски, но больше потому, что в разногласии меж собою пребывают князья бывшей Великой Моравии, а ныне отдельных друг от друга Чехии, Словакии, Моравии, Хорватии. Так же были разобщены и полабские славяне, и что теперь? Германский король Генрих Птицелов захватил столицу гаволян Бранибор, пленил князя Тугумира и подчинил их. Как и далеминцев, ободритов, лужичан. Не устояли даже воинственные лютичи и руянцы. Все они стали данниками Германского королевства. В противостоянии с постоянными набегами угров, Генрих создал тяжёлую конницу и возвёл многие крепости-бурги. Но первыми он покорил своей руке многочисленные славянские племена. Напал и на Чехию, в которой после смерти князя Вратислава опять пошли войны и междоусобицы. Новый князь Вацлав также стал данником германцев, и многие княжества обособились, не желая платить дань чужеземцам. И хотя Вацлав с помощью тех же германцев сумел подчинить многие уделы бывшей Моравии, остались и относительно независимые княжества. Так и он, Олег, неожиданно стал князем той части моравских земель, куда его отправил князь Вратислав, а Варяжско-русская дружина стала сердцем новой дружины княжеской. И хотя годы берут своё, приходится бывшему воеводе и начальнику изведывателей применять все свои способности, чтоб поладить и с теми, и с другими, и с третьими. Вот и сейчас он с дружинниками направляется в Прагу на переговоры с королём Вацлавом, хотя тот спит и видит их своими данниками.
Заметив, что чем ближе к столице, тем тревожнее оглядывается по сторонам Стислав, Олег повелел кликнуть старшего обоза, в ведении которого были не только подарки князю Вацлаву, но и дела хозяйственные. Обозники везли всё необходимое, а на стоянках занимались установкой лагеря, заготовкой дров, приготовлением пищи, раздачей корма для коней и прочими каждодневными заботами.
– Возьми раненого в обоз, да одежонку попроще найди, чтоб от твоих не отличался, так и ему, и нам спокойнее будет, – повелел Олег низкорослому, ловкому в ухватках варягу с длинными усами.
Вскоре сметливый моравчанин и впрямь ничем не отличался от прочих. Работы не чурался и, как мог, старался управляться одной здоровой рукой. К удивлению обозников, получалось это у него складно, совсем неожиданно для его прежнего благородного вида и одеяния.
В Праге, определившись на постой, Олег с несколькими дружинниками отправился к уже знакомому собору Петра и Павла.
– Слышь, моравчанин, – тихо окликнул обозный начальник, стоя у воза, на котором сидел Стислав, низко надвинув на чело шапку, – перед Всевышним все равны, – князь, воевода или беглый воин, иди и ты, помолись своему богу, может, он облегчит участь твою?
– Нет, брат, не стоит, там могут оказаться люди, которые не очень желают видеть меня живым, – грустно улыбнулся Стислав.
Олег, вернувшись к своим воинам, расположившимся в части старого торгового двора, где было достаточно места и людям, и коням, позвал спасённого моравчанина.
– Я встречался с князем Вацлавом, – молвил он. – Но ни в храме, ни за столом не было его брата Болеслава и матери Драгомиры, которым ты служишь.
– Их и не могло быть, – ответил моравчанин, – они христиане, но греческой епархии, как многие из купцов и знатного люда Чехии, ведь Иллар и Мефодий первыми здесь, в Богемии, проповедовали христианскую веру на словенском языке. Ещё пятьдесят лет назад князь тогдашней Чехии Святополк, заметь, Колег, князь, а не король, – подчеркнул свои слова моравчанин, – держал под рукой своей не только Чехию, но и Паннонию, Лузацию, Словакию, и германцам не кланялся, и веру, принесённую солуньскими братьями, на папскую не менял. Сейчас же Вацлав зовётся на манер тех же франков «рексом» – королём, и одинаково жестоко обращает в римскую веру что язычников, что христиан греческого обряда. В этом деле ему оказывает полную поддержку его сюзерен – германский король Генрих Птицелов, который кровно заинтересован в том, чтобы как можно быстрее устранить влияние греческого Константинополя. – Стислав задумался, потом поглядел на Олега, и тот почувствовал, что моравчанин решается сейчас сказать нечто важное. Воевода замер, чувствуя, как внутренне напрягся его собеседник, и старался ни единым неосторожным вопросом не «спугнуть» его.
