– Ну, как тут у вас, с Константинополисом не всё ладно? – обратился он к Игорю.
– Разумеешь, брат, – словно ожидая этого, сразу подхватил разговор Младший, – как стал у визанцев император Роман Лакапин, так юлить начали коварные, то дань недоплатят ежегодную, то вообще «забудут» о ней. Приходилось и купцам их отворот на торговлю в градах Руси давать, и проход из Греков в Варяги закрывать.
– Насколько я помню, – Олег ещё раз кинул быстрый взгляд на сидевшую слева от Игоря Ольгу, – Роман на троне ромейском уже два десятка лет сидит, да и по возрасту мы с ним почти одногодки.
– Точно, да в первые лета ещё как-то удавалось с ним кашу сварить, хоть и с трудом, а последние годы вовсе сладу нет. Вот и решил я с дружиной пойти и взять своё, – ответил Киевский князь.
– В Ромейской империи несколько лет подряд недород был большой, про то все знают. Особенно тот голод, что и нас зацепил лет двенадцать тому, когда средь лета морозы грянули. – Тут князь Олег, вспомнив что-то, остановил свой рассказ. – Помнишь, Игорь, купца Мойшу Киевского, что с воеводой Фарлафом судился?
– Ну, помню сего хитрого рахдонита, – недовольно буркнул Игорь. – Так он из Киева ещё прежде тебя исчез, и больше про него никто не слыхивал.
– У нас он объявился, в Моравии. А как раз в то голодное лето его и не стало.
– Неужто от голода помер? – изумился киевский князь.
– Голод ему как раз не грозил, напротив, он на недороде том богател, что твоя квашня на хмелю, – ответил моравчанин. – Взъярились люди, с которых он три шкуры снимал, всё повышая рост, и забили его насмерть вместе с ещё несколькими ростовщиками. Когда стража городская подоспела, Мойша уже отходил, так и умер с зажатыми в деснице серебряными денариями.
– Тут Фарлаф его за гривны едва не прикончил, он в Моравию сбежал, да всё одно от денег смерть принял, оттого, что любил их больше жизни, – рассудительно молвил киевский князь.
– На земле Империи тоже восстания поднимались не раз в те голодные годы и сразу после них, – вернулся к рассказу о Визанщине моравский гость. – Говорят, был у восставших вождь по имени Медная рука. Ему за посягательство на императорские устои ранее руку отрубили, так он сделал себе медную, особым способом зажимал в ней меч и рубился с посланными на подавление восстания воинами.
– Надо же, и что с тем медноруким стало? – спросил Игорь. Ольга тоже впервые с интересом подняла на Старшего свои сине-серые, оставшиеся такими же глубокими очи, только что мерцало в их глубине, никто прочесть не мог.
– Схватили его и сожгли живьём в граде Константина на площади, – ответствовал князь Моравский.
– Неужто в Царьградской казне совсем ничего не осталось, чтобы купить хлеб и раздать народу, тем успокоив его? – подала голос княгиня.
– Небось, на оплату наёмникам, что восстание подавляли, больше средств ушло, – заметил Игорь.
– Дело не только в хлебе, а в самом бунте, в посягательстве на власть. На это императорские службы и в десять раз больше средств потратят, невзирая на голод и недород.
– Ну, мы на их власть не посягаем, а вот хлеб насущный, то бишь, дань Руси, придётся пойти и самим взять, – решительно молвил Игорь. – Добре, Олег, что ты не отринул моей просьбы, пришёл с воями. Обмозговать надобно, как лепше супротив Цареграда идти.
– Мы тебе поможем, а ты, коли понадобится, нам, – рассудительно молвил бывший воевода. – Я прибыл пока с небольшой дружиной, так как до похода ещё много времени, а ослаблять защиту княжества на долгий срок не имею права. – Игорь согласно кивнул. – Перво-наперво, продолжил Олег, – нужно восстановить постройку лодий морских в Корчеве. Я по дороге в Киев много всего передумал. Пока там будут лодьи строиться, по всей Руси сбирать отряды и оружие. Коли своих воев мало будет, попробовать с печенегами договориться.
Ольга, в отличие от многих жён, видимо, не считала мужские разговоры скучными и не уходила, внимательно прислушиваясь к планам будущих сражений. Игорь же, решив, что-то про себя, молвил:
– Тогда давай так, я к твоим двум сотням дам ещё три сотни варягов, которые недавно прибыли из-за моря по моему зову, и отправляйся в Таврику. Варягами верховодит почти твой тёзка Ольгерд, и воин добрый, и своенравных сотоварищей своих в руках крепко держит. Начинай строить лодьи морские под Корчевом, где ещё твой отец строил, а я тут готовиться к походу буду, думаю, что и без кочевников справимся, – заключил Игорь.
– Ну и гостеприимный же ты, дальше некуда, едва гость на порог, а ты его в новую дорогу, хоть оглядеться то земляку дай! – несколько возмутилась Ольга.
– Так само собой, пусть отдыхает, сколько надо, – как бы слегка оправдываясь, молвил Игорь. И обернулся к Старшему: – Заодно с Ольгердом и его сотниками поближе раззнакомишься.
На следующий день после приезда в Киев Олег встретился с верховодой варяжской дружины Ольгердом. Росту тот был чуть выше среднего, в зеленоватых очах читалась сдержанность и некая печаль, прикрываемая иногда, то лёгкой улыбкой, то вдруг сразу возникающей суровостью. Его отряд состоял в основном из лютичей и руянцев, но было и с полсотни нурман, которых сразу можно было отличить по длинным волосам и бородам, в отличие от бритых варягов. Три сотни добре вооружённых северных воев за хорошую плату были готовы исполнять любую воинскую задачу. Обсудив с Ольгердом нужные вопросы, они расстались, и Олег в сопровождении двоих охоронцев решил побродить по когда-то родному, а теперь уже несколько чуждому граду. Прежде всего, зашёл в Ильинскую церковь. Объявленная когда-то Соборной, она так и не стала общей для константинопольцев и римлян. Византийские епископы правили службу у себя в Греческом дворе, а Ильинская церковь осталась вотчиной Папы Римского. Сейчас в ней служил пастор отец Бремер, из германцев. Поговорив с ним, Олег с удовлетворением узнал, что княгиня Ольга втайне от мужа приняла крещение, и является теперь постоянной прихожанкой. «Может, послушалась-таки меня тогда, и нынешняя холодность есть просто христианское смирение страстей?» – подумал Моравский князь, направляясь далее в Ратный стан. Он желал поглядеть, какой стала нынешняя Киевская дружина, воеводой которой он когда-то был, а заодно проверить, как устроились его воины, и как они сошлись с воинами Ольгерда, с которыми им предстоит в скором времени плечо к плечу схватиться с хазарами в Таврике.
Едва он оказался за высоким забором, как ноги сами повлекли знакомой дорогой туда, где ещё стоял ныне почти заброшенный изведывательский домик. Олег просто не мог не прийти к сему столь памятному месту в глухом закутке Ратного стана у самой воды. Глядя на ветхое строение, на укромную заводь Непры, он вспомнил и отца, и верных его изведывателей, и ратные дела. Непроизвольно всплыли и мгновения жарких встреч с Ольгой… Сообразительные охоронцы стояли поодаль.
– Здравия тебе, князь Моравский, Олег! – вырвал из сладкой пелены воспоминаний чей-то голос, показавшийся знакомым. Бывший воевода оглянулся и узрел перед собой всё такого же сухощавого и жилистого, загорелого до цвета бронзы бритоголового Хоря и крепко поседевшего его наставника Береста. Лик князя Моравии осветился тёплой и радостной улыбкой. Он шагнул, широко раскрывая объятия, навстречу изведывателям. Моравские же охоронцы порядком растерялись: два незнакомых им мужа явились неслышно, будто соткались из речного тумана.
