– Ага, – кивнул согласно Моравский князь, – как у нас говорят, были у вороны хоромы, а теперь и черепка не осталось…
Чтобы укрыться от жары, князь Олег с Ольгердом и двумя его сотниками прошли в ближайшую полуразрушенную византийскую виллу с толстыми стенами, сложенными из камня известняка. Бассейн в центре небольшого дворика почти высох и был наполовину засыпан глиной.
Вскоре послышался конский топот, говор, и в прохладное помещение вошли Берест и Хорь.
– Княже, хазары идут! – доложил Берест. – По этой стороне, вот здесь, вдоль берега. – Взяв палочку, изведыватель нарисовал на мокрой глине движение воинства противника. – Мы с Хорем незаметно подобрались и прикинули – тысячи три всадников. Главный у них некий Песах.
– Что думаете? – спросил у спутников князь, склонив седую голову над начертанным планом.
– Лепше всего неожиданно ударить, – предложил Берест. – Идут они вдоль берега, налетим сверху с возвышенностей и в море их опрокинем! Тут лощина и проход неширокий, если на возвышенности с этой стороны лучников схороним в засаде, – голова изведывателя склонилась над сырой глиной, он взял горсть её и уложил сверху в том месте, где, по его словам, была возвышенность, – то уходить им вот сюда придётся, – он начертил возможный путь движения хазар.
– А вот тут уже и нашим конникам навалиться можно, и бежать тогда супротивнику либо наверх под стрелы наших лучников, что не просто, либо сквозь ряды наши, а это верная смерть, – закончил мысль изведывателя Ольгерд.
Совет военачальников с изведывателями вдруг прервался из-за шума и говора за толстыми известняковыми стенками строения. Все невольно насторожились, а вошедший во дворик начальник охороны доложил, что прибыл гонец от князя Игоря.
Весть, которую он принёс, и вовсе ошеломила князя Олега и его соратников: Игорь велел с хазарами в сечу не вступать, оставить Тмутаракань и Корчев и уходить восвояси в Киев.
– Вот тебе и на! – Только и смог выговорить Хорь, растерянно присаживаясь на каменную лаву и почёсывая бритый затылок. – А мы тут планы, как хазар побить, строим!
– Как же так, что там, в Киеве стряслось? – помрачнев, спросил Олег у гонца.
– Ведаю только, что приезжали посланцы от хазар, и был у них с князем разговор долгий, после того меня к тебе и отправили.
– Значит, снова Ингард поверил хазарским жидовинам! – молвил Моравский князь. А Берест в сердцах, сжав кулак, сломал палочку, которой только что чертил по мокрой глине. – Не к добру это, но ему решать, – закончил Олег ещё более мрачно и обернулся к сотоварищам. – Сами всё слышали, братья, не бывать сече с хазарами, уходим, переправляемся на Таврийский берег протоки. Баржи, что успели смолой загрузить, забираем, оставим в нашем селении под Корчевом, авось ещё пригодятся.
– Отцего вдруг мы не можем посець хазар? А постройка лодий, их тоже бросить? – возмутился Ольгерд, и даже лик его побледнел. От волнения в его речи чаще проскальзывало варяжское «цоканье». Не привык гордый северный воин отступать перед супротивником без боя.
– То приказ князя Ингарда, мы всего не ведаем, отчего он таков, сей приказ, но воинский ряд велит его исполнять, брат Ольгерд, – хмуро ответствовал Моравский князь.
– Ты прав, княже, – тяжко вздохнул варяжский сотник Гунар, – князю Игорю ведомо то, что нам не ведомо и мы, не послушав его повеления, можем великий урон Киеву нанести, сами того не желая.
Ольгерд не ответил ничего, только приказал своим сотникам переправлять людей на Таврический берег протоки. Лик его так и остался бледным, а уста крепко сжаты, будто он опасался молвить лишнее.
Хмурые русы покидали Тмутаракань, а потом и Таврику. Покидали, так и не скрестив свои харалужные клинки с ворогом. Давно никто из отчаянных воинов Моравии и Варяжской Руси не ведал такого стыда, – уйти от супротивника и оставить с боем захваченное побережье! Видимо оттого уходили дружинники, не спеша, где-то в глубине души надеясь, что хазары, которых намного больше числом, всё-таки не выдержат и налетят на замыкающую сотню, и тогда будет веская причина схватиться с ними в злой и отчаянной сече. Однако хазары тоже не торопились, и не входили в грады, пока не были уверены, что ни одного из киян там не осталось.
– Странно ведут себя хазары, – докладывал изведыватель Хорь князю Олегу, – после того, как мы покидаем очередное селение, они начинают его грабить, особенно жестоко обходятся с христианами, но наши поселения и места постройки лодий пока не трогают.
– Неужели хотят испортить отношения с Империей, ведь эти христиане под защитой Царьграда? – Несколько удивлённо спросил Моравский князь.
– Я часто бывал ранее, да и сейчас бываю в греческом Херсонесе, – молвил Берест. – И скажу, что отношения между хазарами и Империей всё время как бы дружественно-враждебные. Они могут дружить против кого-то, например, против Руси или кочевников, но при удобном случае один другому не преминет сделать неприятность. Тем более что в разграблении и побитии христиан более всего стараются не только гургенские мусульмане, но и аланы, которые были христианами, а после того, как бек Иосиф женился на аланской царевне, стали кто иудеями, кто мусульманами, и теперь с превеликим удовольствием крушат своих бывших собратьев по вере.
Против кагана урусов Хельги Песах наметил взять около шести тысяч воинов, но Хамалех сказал, что хватит и трёх тысяч отчаянных гургенских мусульман. Это был ещё один удар по уверенности в победе. И до того все действия в роли военачальника были непривычными, как новое неудобное платье, а теперь сама, будто приснившаяся в горячечном кошмаре явь, казалась ещё более враждебной. Хотелось со всех ног бежать от опасности, как бывало в детских снах, и проснуться, избавившись от тяжкого наваждения, но… кошмар не проходил, а всё больше становился реальностью.
Вот и наступил день, когда впервые в роли настоящего полководца Песах выступил в поход. Каким он будет, что готовит ему коварная судьба – очередное падение, как тогда, когда он пытался продолжить дело отца, или Всевышний проявит милость и спасёт от позора?
Всю дорогу он был хмур и молчалив. Когда доходили до Самкерца-Таматархи, занятой урусами, Песах прокручивал в голове всё, что знал о штурме городов и очень сожалел, что в отличие от римского воинства, в его легионах нет метательных и стенобитных орудий. Ему уже рисовались живые картины этого штурма, когда мощные катапульты обрушивают на головы обороняющихся камни и огромные горящие стрелы, сея панику и страх в обречённом городе…
– Город пуст, булшицы! – Восклицание начальника дозорного полка не сразу пробилось сквозь живописные картины осады, возникшие в сознании полководца.
– Как, пуст?..
– Урусы покинули его!
– Покинули, когда? – глубокая задумчивость слетела с лика Песаха, как дорожная пыль от встряски плаща.
– Местные жители говорят, два дня тому они переправились через пролив, прихватив с собой множество смолы и канатов, – склонив голову, молвил глава дозорного полка, прикладывая руку с камчой к челу, а потом к левой стороне груди, как было положено у хазар при докладе вышестоящему начальнику, тем самым показывая глубину своего служения умом и сердцем.
