Уже третий день, как Киевская дружина стояла в заливе близ выдающегося в море Русалочьего мыса. Его скалистые берега возвышались над морем, порой образуя то причудливые золотисто-красные колонны, то некие подобия замков, изрезанных ходами пещер. А всё пространство между ними было покрыто пышными зарослями старых дубов.
Местные бают сказы о том, что прежде тут водились настоящие русалки, которые завлекали легковерных мореходов и купцов, идущих с товарами на Царьград и обратно, и губили их на этих скалах и в пещерах, оттого утёсы обагрены кровью сих многих жертв.
Дружина Игоря старым байкам не верила, и расположилась у мыса, где был удобный залив для судов, водилось огромное число птиц и всякой живности, зато мало кого встречалось из людей.
Третий день князь поджидал флот Ольгерда из Таврики, но море оставалось спокойным, если не считать рыбацких лодок да проходящих мимо широкобоких купеческих посудин.
– Сидим тут, на мысу, как прыщи на носу! – ворчал могучий старший темник Веряга, вглядываясь в окоём изумрудного моря. – Вся Болгария уж, поди, ведает, где мы и сколько нас.
– Да уж, что по морю, что посуху до Царьграда весть скорей долетит, чем мы там окажемся… – согласно кивнул основательный Притыка.
Игорь искоса глянул на темников, но промолчал. На душе и так кошки скребли, оттого что Ольгерд с Огнеяром не объявились к оговоренному сроку. Сколько их ещё ждать? Драгоценное время уходит, время нежданного и лихого появления Киевской дружины пред вратами Царьграда.
Минуло ещё два дня.
– А, может, они, зная, что опаздывают, пошли прямиком к Царьграду? – высказал мнение Веряга. – Что Ольгерд, что Буривей, мореходы добрые, может, они нас там уже давно дожидаются?
– Точно! – пробасил Притыка.
Все взоры обратились к князю.
– Завтра на рассвете снимаемся, – решил Игорь.
Утром местные рыбаки удивлённо взирали на опустевший вдруг мыс, как будто всю грозную дружину русов, и в самом деле, за одну ночь неведомо куда подевали коварные русалки.
Через день русские лодьи пришли к Царьграду. Однако Таврийского флота и здесь не оказалось. Не заходя в Суд, Игорь велел бросить якоря в Галате, прямо напротив башни Кентенарий, за которой начинался византийский акрополь с царскими дворцами и церквями, ограждёнными неприступными тройными стенами. Во время похода Олега Вещего греки натянули между башнями цепь, преградив русам вход в залив. Теперь вход в Золотой Рог был свободен, как и весь пролив Босфор, называемый греками Стеноном. Греческий флот и армия отсутствовали. Пара сторожевых дромонов у Фаросского маяка перед входом в Босфор не осмелились чинить препятствия моноксилам россов, и однодревки легко обошли их по мелководью. Однако Игорь пришёл только частью дружины, да и не хотелось ему вступать в битву.
– Будем ждать Ольгерда здесь, – распорядился князь. – А греки может, за это время надумают решить вопрос с данью. Отправь к Роману посланников, – повелел он Веряге.
Когда берег растаял в дымке, и море подступило со всех сторон, лики многих воинов Таврийского флота отразили внутреннюю тревогу, а иных объял откровенный страх, от которого расширяются зрачки, бледнеет кожа и выступает холодный пот.
– Откуда этот старый шайтан знает, куда нам плыть, если везде только вода? – с опаской спросил один из сотников Абрека. Тот лишь пожал плечами. Его занимало иное: если, как сказали урусы и хазары, в граде Константина нет войска, значит, его можно легко пограбить, и это предвкушение лёгкой богатой добычи скрашивало опасный путь. А волны, значительно окрепшие вдали от берега, даже большие морские суда, словно игрушечные, вздымали и обрушивали вниз, так что, мнилось, лодья уже не сможет выбраться из этого зыбкого мокрого водяного оврага. А уж лёгкие однодревки швыряло, будто мелкие щепки, и этому верчению, вздыманию и уханью вниз не виделось ни конца, ни края. То один, то другой воин, позеленев ликом, перегибался через борт и извергал из себя съеденное накануне.
– Ну вот, ещё не началось настоящее плаванье, а они уже рыбу кормить принялись, – поглядывая на мучимых морской болезнью воинов, – добродушно ворчал лодейщик.
Медленная и неумолимая пытка продолжалась три дня и три ночи.
– Почему мы не встретили за всё это время ни единого паруса? – спросил встревоженный темник гургенцев, также находящийся со своими охоронцами на лодье варяга.
– Оттого, уважаемый Хасан, что мы идём напрямик через море, куда иные заплывать не рискуют, – ответил на тюркском старший лодейщик.
– А вы, урусы, отчего рискуете? – поднял смоляную бровь гургенец.
– Мы не рискуем, мы просто своё море знаем, оттого оно и зовётся Русским, как ваше Гургенским, – снова кратко ответствовал старый мореход. Хасан с удивлением глядел, как Буривей, стоя на широко расставленных ногах, старается поймать в некое хитроумное приспособление с серебряным зеркальцем солнечный луч. Он долго колдовал с этим странным устройством, затем, обернувшись к варяжскому воеводе, удовлетворённо кивнул:
– Верно идём!
Измученные качкой исмаилиты бросали на варягов косые взоры, не представляя, как обычный человек, не могучий Дэв или Святой Дух – Рух аль-Куддус, может не испытывать страха перед этой ужасной водной бездной, плывя по ней в утлых ненадёжных судёнышках.
– А если солнца не будет, как ты узнаешь направление? – настороженно вопросил Хасан.
– У нас есть Солнечный камень, – загадочно улыбнулся Буривей.
Только на четвёртый день дозорные увидели землю.
Пока подтягивался караван, шустрые лодии направились к берегу и вскоре вернулись с известием, что впереди раскинулась земля Болгарская, а, точнее Русалочий мыс.
– Верно шли мы по Хорсу лучезарному да звёздам Велесовым, слава им! – удовлетворённо молвил старый мореход. – Прямо к искомой точке вывели.
Разменявший восьмой десяток лет византийский император Роман Лакапин, худощавый муж среднего роста с тёмными очами и большим крючковатым носом, что говорило о его армянском происхождении, находясь с верными телохранителями на обзорной площадке одного из дворцов, глядел на стоящие на якоре у входа в Золотой Рог моноксилы северных варваров. Крепкая память самодержца извлекала из своих необъятных хранилищ многие картины морских сражений. Ведь до того, как получить императорскую корону, Роман был друнгарием ромейского флота, самолично разрабатывал стратегию и тактику этих сражений и до сих пор помнил в деталях каждое из них.
Широкие ладони императора, не свойственные для столь высокородной особы, держались за узорчатые деревянные перила беседки-ротонды, вознесённой над крышей дворца. Когда Роман восходил сюда, и очам открывался зелёный водный простор Босфора, то старому императору казалось, что он, друнгарий Лакапин, снова на мостике главного дромона устремляется в новый поход.
Да, если бы у него был сейчас флот, он показал бы варварам на их утлых судёнышках, что такое настоящий морской бой! Но флот далеко, как и армия, а северные скифы, вот они. Нужно что-то делать, а что можно предпринять, не имея кораблей? Уж которую ночь император проводит без сна, а решения всё нет. «Давай, Роман, думай! Выход есть всегда! – подбадривал себя самодержец. – Вспомни, когда тебе было легко? Когда ты, сын простого армянского крестьянина из Лакапы, пошёл служить в армию своей фемы Ликинд, ты был вообще никто, и мог погибнуть в любой из бесчисленных схваток. Но ты не погиб, потому что хорошо усвоил уроки отца, которого все называли не по имени – Феофилакт, а только прозвищем «Авастакт», что значит «Невыносимый». Связав унаследованные от отца упрямство и настойчивость с природной крестьянской смекалкой и острым умом, ты получил превосходное оружие для прокладывания пути наверх. Сначала комит банда, потом друнгарий, начальник фемной армии, а затем и стратигос одного из крупнейших греческих островов Самоса. Путь, почти невероятный для сына простого крестьянина. Когда-то твой отец отличился тем, что спас на поле боя императора Василия Македонянина и был зачислен в его гвардию. Однако ты, Роман из Лакапы, смог достичь самой вершины власти и могущества, став ромейским императором!
