Двадцать два года тому назад ты вошёл со своим флотом в гавань Вуколеон и взял власть в империи, которая погрязла в склоках и придворных интригах. Женил четырнадцатилетнего наследника Константина Седьмого на своей дочери Елене, став василеопатером, а мать наследника Зою, которая попыталась тебя отравить, постриг в монахини и сослал в дальний монастырь. После этого уже не составляло труда объяснить юному императору, что в его возрасте сложно удержать в повиновении империю и её бесчисленных врагов, и лучше опереться на опытное и теперь уже родственное плечо. Всего год спустя ты, Роман, стал кесарем-соправителем и был коронован патриархом Николаем. Потом ты сделал своими соправителями троих сыновей и внука, а четвёртого сына, Феофилакта, названного в честь отца, возвёл в сан патриарха, ему тогда было всего двадцать четыре года!
Сколько сил ушло на эту борьбу, сколько тайных и явных врагов пришлось отправить в мир иной, чтобы избежать подобной участи самому. Ты, Роман Лакапин, воссоздал армию и флот и тем укрепил империю, женил болгарского царя Петра на своей внучке Марии и сделал непокорных прежде мисян послушными, освободив силы для борьбы с халифатом в Малой Азии. Казалось бы, теперь, к старости, можно и передохнуть, насладиться достигнутыми плодами. Но всё испортили скифы Ингоря, который хочет, чтобы ты заплатил ему дань. А это значит, не только опустошить казну, но и признать себя ниже по статусу. Да, ты платишь Болгарии, но эти средства расписаны, как содержание царицы Марии. Но отчего ты должен платить дань Ингорю? – спрашивал сам себя Роман.
– Великий император! – с поклоном обратился дюжий охоронец. – К тебе тайный архистратигос с посланием!
– Зови!
В ротонду поднялся начальник канцелярии всех тайных дел и посланий. Нездоровый лик его был встревожен.
– Великий во Христе василевс! – сразу начал он. – Стратигос Херсонеса передал срочное донесение, что мимо него проследовал русский флот из Корчева в количестве четырёх десятков больших и около пяти сотен малых судов, которые взяли курс на полуденный заход. Похоже, идёт подмога Ингорю, как ранее об их подготовке и предупреждал стратигос!
Император огладил бороду, окрашенную, как и волосы, в тёмный цвет, чтобы не была видна седина.
– Вели срочно собрать совет соправителей и городских военачальников! – распорядился он, и устало опустился на мраморную скамью, погрузившись в невесёлые думы.
– Все уже собрались, Светлейший! – спустя время прервал размышления императора знакомый молодой голос. Роман поднял глаза и увидел Василия Нофа, своего внебрачного сына. Двадцатилетний юноша был красив и статен, весь в свою мать-болгарку, бывшую некогда его, Романа, любимой наложницей. Из-за этого император не стал отказываться от сына, оставил при дворце. Однако дабы оградить себя от возможных неприятностей, велел ещё в детстве кастрировать Василия. Мальчик рос разумным и смышлёным, Роман был доволен им, и потому недавно пожаловал ему чин протовестиария при зяте и соправителе Константине Седьмом. Ещё раз окинув взором море, император поднялся и стал спускаться вниз вслед за верными охоронцами, а Василий предупредительно поддерживал своего высокородного отца за локоть.
Оставив охрану у входа, Роман Лакапин вошёл в зал из светлого пафлагонского мрамора с широкими окнами, через которые вливался морской воздух, не столько прохладный, сколько пахнущий тиной и рыбой, но который нравился императору. Здесь было не так жарко, как на смотровой площадке.
За столом из розового мрамора справа от императорского кресла-трона сидели двое его сыновей – Стефан и Константин. Третьим был его внук Роман, четвёртым сидел наследник Константин Седьмой. Место в торце стола занимал ещё один сын Феофилакт, в полном патриаршеском облачении. Напротив соправителей сидели оставшиеся в городе военачальники, среди которых патрикий Феофан. Рядом с ним константинопольский эпарх о чём-то негромко переговаривался с друнгарием виглы и тагматархом императорской гвардии. Последним сидел начальник Секретной Стражи с нездоровым румянцем на щеках.
С появлением императора все, кроме соправителей и патриарха, встали со своих мест и замерли в почтительном поклоне.
Придерживая край длинного пурпурного виссона, Роман уселся на своё место и мановением руки позволил присутствующим сесть.
Это был уже второй большой совет в императорском дворце. Первый прошёл несколько дней назад, когда мисяне только предупредили о подходе врага, и тогда были приняты некоторые предварительные решения. Сейчас же следовало незамедлительно принять какие-то новые меры противодействия.
– На помощь Ингорю идёт флот из Киммерийского Босфора, сообщение херсонесского стратига. Через несколько дней он будет здесь! – молвил, блеснув очами, император. – И тогда численность россов увеличится вдвое, а это около тысячи моноксил и десяти тысяч воинов!
– Это коварный дьявол посылает нам новое испытание! – отозвался молодой патриарх. Роман с тоской поглядел на него. Он знал, что возведённый с таким трудом на патриарший престол Феофилакт, несмотря на возраст Христа, своим духовно-пастырским обязанностям предпочитал лошадей и буквально дневал и ночевал на конюшне, выстроенной по его указу прямо за Великой церковью. Роману казалось, что даже сейчас под патриаршей рясой Феофилакт прячет мешочки с изюмом и сушеными фигами для своих любимцев, и от него пахнет лошадиным потом.
– Когда россы приходили при моём отце, он закрыл Золотой Рог цепью, может, удастся её быстро отремонтировать? – предложил Константин Седьмой. Красивый собой, широкоплечий муж тридцати шести лет, со светлой кожей, он разительно отличался от Лакапинов и внешностью, и характером. Был покладист, общителен, не чурался самолично решать всякие дела, и константинопольцы его обожали. И хотя он немало времени проводил с Фоефилактом на скачках и охоте, любил также разные науки, – историю, философию, риторику, живопись. И везде раздавал советы: наставлял и каменотёсов, и плотников, и среброделов, и железоделов; при строительстве кораблей он распоряжался, из каких брёвен делать запоры и стыки и как подгонять их одно к другому. Все слушали, благодарили, да и кто станет возражать самому императору-соправителю? Только Роман знал, что советы эти далеко не всегда верны, и что приходят они Константину на язык, когда он навеселе после кубка-другого вина, а такое состояние у него почти всегда.
– Цепь давно обросла и заржавела, а механизмы испортились, они не подлежат восстановлению, – обронил Роман.
Остальные Лакапины сидели молча. «Как жаль, что уж десять лет, как Господь призвал к себе старшего сына Христофора, вот на кого можно было положиться, с кем посоветоваться!» – тоскливо подумалось императору.
– Феофан, – обратился он к патрикию, – сколько судов уже восстановлено?
– Пара дромонов, но очень ветхих, несколько хеландий от пятидесяти до ста вёсел и одна триера, но с ней пока не решено, сможем ли мы заставить её плавать… – подавленным голосом доложил патрикий, не смея поднять очи на императора.
– Пётр? – перевёл взор Роман на начальника Константинополиса, облачённого в расшитые золотом и серебром одеяния.
