– Наследника? – переспросил старый Лемеш, – княгиня Ольга родила?
– Да, – не допускающим сомнения тоном ответствовал Борич. – Кормилица нужна, – повторил он.
– Тебя, Звенислав, тоже кормилица в детстве спасла, – молвил веско старик, глядя на сына. – Теперь, значит, Живене сей долг отдать надобно. А вскормить своим молоком будущего князя Руси – честь великая для всего рода Лемешей. Дякуем тебе, посланник княжеский, – поклонился старик, и в уголках его выцветших, как лён, очей, блеснули слёзы.
– Только о том никто чужой знать не должен! – строго молвил княжий человек.
– Родом своим и Даждьбогом, подателем всех благ, клянусь, что ни одна живая душа не прознает сей тайны, – дрогнувшим от волнения голосом молвил старый Лемеш. Живена и Звенислав с не меньшим волнением повторили те слова клятвы.
– Ехать сейчас надобно, – озабоченно молвил Борич. – Живена с мальцом будут жить в тереме княжеском. А как отнимут наследника от груди, тогда и воротятся домой.
– Так… а коли нам до того захочется свидеться… мы же привыкли всё время вместе быть, – встревожился Звенислав, и жена тоже взглянула испуганно.
Старший охоронец поглядел на обоих, и чуткая душа его уловила тоску родственных душ, встревоженных столь неожиданно грянувшим расставанием.
– Ладно, молодые да дружные, придумаем что-нибудь. А сейчас собирайтесь, мне сегодня ещё многое успеть надобно. – Потом добавил: – Семья ваша ни в чём нуждаться не будет.
– А мы ни в чём и не нуждаемся, – с достоинством ответил старый Лемеш. – Долг Рода нашего только перед одними богами… Звенислав, запрягай телегу.
Усталость враз навалилась на главного княжеского охоронца, когда он уразумел, что, кажется, всё необходимое исполнил. Сил уже ни на что не было, и Борич уснул на широкой лаве тут же в горнице. Спал он долго, и воины теремной охороны старались говорить потише и не шуметь, чтобы не тревожить начальника, который и во сне, то продолжал искать кормилицу младенцу-княжичу, то скакал к деревянному терему в лесной глуши, где давал наставления своему десятнику Селезню, то мчался с ним обратно к терему каменному, оберегая сидящую впереди на коне жену с запеленатым драгоценным свёртком. Но сон, это не явь, и в нём десятник превращался в настоящего селезня, который, подхватив свёрток, уносил его назад, в Древлянскую землю, а Борич изо всех сил скакал, а потом летел вослед, хотя крыльев у него не было, а по пути беседовал с богами и волхвами. И вдруг узрел жаркое пламя горящего дерева, – не то ладьи, не то избушки, куда птица унесла мальца. Сердце учащённо забилось, охоронец рванулся изо всех сил и… проснулся. Чело было в поту, в голове тяжесть, и онемение в правом боку от долгого лежания на твёрдой лаве. И хотя Борич с облегчением осознал, что то был всего лишь сон, он тут же вскочил и пошёл проверять, всё ли в порядке.
Ещё четыре дня он пробыл в загородном тереме, строго следя, как несёт службу охорона, как устроена кормилица, как относится младенец к её молоку, как мать-Ольга с Живеной пеленают и обхаживают дитя. И лишь многократно убедившись, что всё на своём месте и идёт, как надо, он опять вскочил на коня и отправился в Киев.
Стольный Киев-град полнился ликованием: княгиня Ольга благополучно разрешилась от бремени и родила наследника, которого назвали Святославом.
Праздничный люд ходил по улицам и площадям, собирался на Перуновой горе, где кудесники киевские и сам князь Игорь приносили богам благодарственные жертвы.
Радовались люди, что не быть теперь неразберихе и противостоянию. Нынче всё встало на свои места, – вот он, князь, а вот его продолжение. А значит, в надёжных руках будущее всей Руси.
– А мы-то в догадках терялись, отчего княгиня Ольга покинула Киев и уединилась в каменном тереме, рекли, не то захворала, не то затяжелела, никто толком ничего не ведал, а оно, вишь, как обернулось! – сияя беззубым ртом, делился радостной вестью перевозчик с многочисленными гостями, коих в эти дни он без устали перевозил с одного берега Непры на другой. Плата была щедрой, и старик уже изрядно испил хмельной браги, к коей он был неравнодушен, и теперь чуял небывалую лёгкость и желание поделиться своим приподнятым состоянием с другими.
– Подходи, народ, не зевай, место в лодке занимай! Лодка быстрая, лихая, прямь по воздуху летает!
– Ты, дед, уже и взаправду летаешь, сколько чарок-то опрокинул? – ворчал какой-то основательный купец, с опаской усаживаясь с кулями в лодку перевозчика.
– Да как же не выпить за здравие княжича и князя с княгиней пресветлых, дай боги им лета многие, – беззлобно отвечал перевозчик.
– Перевернёшь ещё, хмельная голова, – и купец опасливо придерживал свои кули.
– Не бойся, человече, ни один из тех, кого я перевозил, ни разу не утонул! – хихикал старик, привычно берясь жилистыми, дочерна загорелыми руками за вёсла и отталкиваясь от деревянной пристани.
В Ильинской церкви на Подоле весело звенели колокола. Пастор Бремер с помощником Густавом правили торжественную службу.
– Братья и сестры, всемилостивый Господь наш Иисус Христос в очередной раз явил великое чудо, княгиня Ольга после обращения к Нему обрела наследника! – проникновенно вещал пастор. – Долгие годы она молила языческих богов, но они не помогли. Тогда она обратилась к лону Церкви Христовой, приняла крещение, и Господь Всемогущий осчастливил её! Слава Иисусу Христу, Единому Богу, что есть Пастырь наш. Будем славить тебя, Господи, всем сердцем своим, возвещать все чудеса Твои! Будем радоваться и торжествовать о Тебе, и петь «осанну» имени Твоему, Всевышний!
И был сей день для всех радостным на Руси.
Глава восьмая
Дань на грецех
Лета 6451 (943), Болгария
Большое войско на лодьях и конное по берегу, вышедшее из Киева, после того, как после порогов к нему присоединились печенеги, и вовсе превратилось в великую и грозную силу. Окрестные народы и купеческие караваны старались вовремя уйти с пути движения этого множества коней и людей. Рыбацкие лодки и торговые корабли, едва завидев многочисленный строй воинских лодий, тут же укрывались в заливах и заливчиках, за островами и мелями, дабы не привлечь к себе внимания. Люди молились своим богам, умоляя об одном, чтобы вся эта, закованная в панцири и кольчуги ватага скорее прошла мимо.
Князь Игорь, поднявшись на высокий курган, вместе с молодым воеводой Свенельдом, ближними темниками, охоронцами и непременными посыльными, без которых невозможно управлять столь полноводным людским потоком, обозревал текущие меж зелёных шапок холмов живые человеческие реки. Ощетинившиеся копьями, сулицами, блистающие шеломами, железными накладками на кольчугах и расцвеченные узорами округлых щитов, шли воины со всех земель русских, – новгородцы, тиверцы, волыняне, древляне, смоляне, северяне во главе со своими воеводами. Были и воинственные варяги с берегов Варяжского моря, которым Новгород ещё со времён отца его Рарога платил триста гривен в храм Свентовида «ради мира», и которые всегда с охотой откликались на зов поучаствовать за долю в добыче в каком-либо воинском деле. Потом пёстрой лентой потекли конные печенеги в своих кожаных и железных шеломах, отороченных лисьим или волчьим мехом. Поистине, неутомимы их кони, переносящие своих всадников на огромные расстояния. И неутомимы печенежские мужи, с двух лет до глубокой старости проводящие в седле. За плечами у них тугие луки, из которых они первой же стрелой поражают любую птицу на лету. За поясом острые топоры и сабли. Никакое движение не может укрыться от степняков – в хорошую погоду они зрят на день пути вперёд. Запряжённые быками, катятся телеги с припасами, которые в час опасности становятся заграждением для неприятеля. Вся степь – их дом, а люди, сидящие в городах, достойны презрения, они предназначены лишь для того, чтобы отдавать накопленные богатства кочевникам. Не боятся печенеги и воды, – у каждого привязан к седлу кожаный мех, который при переправе надувается воздухом и зашивается. В него можно сложить одежду, или набить сеном, и спокойно плыть вместе с конём, не опасаясь выбиться из сил и утонуть.
