– Охорона вокруг наш покой хранит, – доложил Руяр. – Прости, отче, а я права не имею оставить князя.
– Добро, – после недолгого колебания решил Велесдар. – А вместе с князем птицей полететь готов? – прищурил он око.
– С князем хоть на Тот Свет, – прогудел богатырь.
– Добро, тогда сейчас начнём волхование, в коем души ваши покинут тело и взмоют ввысь соколами, а тела останутся тут, на холме. Обернитесь вокруг себя трижды посолонь. Возденьте руки к небу и солнцу, вдохните полной грудью, вбирая в себя их силу, почувствуйте, как течёт в вас мощь небесная, как напрягается тело до каменной твёрдости. – Велесдар прикоснулся к каждому своим чудным посохом. – Так, добре. А теперь начинайте медленно выдыхать и расслабляйте тело, пусть оно опадёт наземь, как пустая одёжка, и останется лежащим оцепь, а души взмоют ввысь… – Последние слова волхва канули куда-то, и князь с верным Руяром узрели тела свои распластанными на вершине холма и стоящего рядом с ними Велесдара, глядящего ввысь из-под шуйской длани.
Два сокола – серый и белый – расширяя круги, поднялись над Галатской башней, а потом, распластав крылья, устремились вдоль запертого цепью залива. Вот отдельно от торговых судов стоят ровными рядами военные дромоны и вполовину меньшие панфилы. По краю быстрые и лёгкие галеи и хеландии – суда для связи, высадки небольшого десанта или изведывательских дел, перевозки грузов. Всех вместе военных кораблей до трёх сотен. Но большая часть залива заполнена судами торговыми, разных стран и разных народов. Кто только не плавал по торговым делам в Царьград, и какие только грузы не покоились в деревянных, а порой и плетёных из тростника чревах! Специи, благовония, слоновая кость и драгоценные камни из Индики и Цейлона; шёлк и фарфор из Китая; ковры, ткани и жемчуг из Персии; зерно, хлопок, стеклянные изделия и папирус из Египта; меха, мёд, воск, золото и икра из Причерноморья; рабы и фрукты из Таврики, Балкан и Северной Африки. Все эти суда прибыли для выгодной торговли, и все в одночасье стали ценными заложниками.
Соколы взяли левее и пошли над стенами, зоркими очами замечая с высоты, где они укреплены лучше, а где хуже, где на них установлены баллисты и катапульты. Вдруг с мутных вод залива, в который стекали из града зловонные ручьи, и в котором плавало много всяческого мусора, выбрасываемого из кораблей, взлетела огромная стая чаек, пировавших на этих «дарах». Чайки мелькали перед соколами и вились над ними, мешая лететь и не давая подняться выше, чтобы обозреть весь огромный Константинополь, с которым мог сравниться разве что северо-поморский град Волин. Соколы грозно заклекотали, хищно засвистели и ринулись вниз, пробиваясь сквозь толпу объевшихся затяжелевших чаек. Сложенные соколиные крылья трепетали особой дрожью, придающей несущимся птицам скорость выпущенной из доброго лука стрелы и издавали звук, свистящий и грозный. Чайки шарахнулись в стороны, те, кто не успели, получали страшные, как молния, удары и замертво падали вниз. Остальные подняли крик и суматоху.
Конники русов, что уже переправились через Суд, задрав головы, громкими криками и вздыманием клинков приветствовали появление вещих птиц, считая их предвестниками скорой победы. Расправив крылья у самой воды, и промчавшись над её гладью серыми молниями, соколы снова взмыли вверх, набирая кругами высоту. Стая чаек унеслась ближе ко входу в залив, небо снова стало чистым и свободным. Соколы достигли полуночных Влахернских ворот, названных так, как пояснил волхв Могун, по имени древнесловенского князя Лахерна, также ходившего с войском на Царьград и погибшего с многими воинами при штурме сих врат. Развернувшись, две птицы медленно полетели над каменной твердыней Феодосия, отгораживающей единственную сторону городского «треугольника» от суши на заходе. Феодосийская крепость состояла из трёх защитных стен, расположенных одна от другой на расстоянии тридцати шагов, причём каждая последующая стена была выше предыдущей. Перед первой стеной был глубокий и широкий ров с водой, вторые и третьи стены усиливали башни, оборудованные камнемётами и котлами для поливания противника маслом и кипящей смолой. Через ров к нескольким воротам, ведущим в крепость, не было ни одного прочно выстроенного моста, а видимо, только деревянные, которые сейчас все были убраны.
Птицы долетели до угловых юго-западных ворот, именуемых «Золотыми» и повернули вдоль береговой линии, пройдя над стенами града, обращёнными к воде. В гаванях со стороны Мраморного моря также стояло много судов, и русские лодьи плавали вдоль берега, сторожа, чтобы никто не ушёл. Вообще Константинополь сверху напоминал высунутый к морю язык великана, который с полуночи омывал залив Суд, с восхода – Великая Боспорская Протока, а с полудня Пропонтида или Мраморное море. И только с захода он «корнем» крепился к суше.
Соколы зрели, как русская конница потекла от Влахернских ворот, вдоль Феодосийских стен, и дошла до самых Золотых Ворот, покрытых листовой позолоченной бронзой. А навстречу ей, замыкая кольцо, двигались пешие рати Варяжской и Новгородской дружин, высадившиеся из лодий на полудне. Достигнув опять Галатской, или Молочной башни, потому что по-гречески «гала» это молоко, и в сих местах когда-то были молочные фермы, гордые птицы узрели внизу два распростёртых тела и стоящего около них человека с посохом. Они сложили крылья и устремились вниз…
Сознание медленно возвращалось к князю и его верному охоронцу, растекаясь по человеческому телу, такому большому и непривычному после птичьего. Тяжёлые веки открылись, и воины один за другим медленно сели на земле, постепенно всё более ощущая ещё недавно недвижные тела.
– Что скажешь, брат Руяр? – спросил Ольг с некоторым присвистом, отмечая, что язык ещё не вполне повинуется ему.
– Что сказать, дивного сего полёта никогда не забуду, сколько жив буду, – проговорил могучий воин, пошевеливая раменами, как будто хотел развернуть крылья. – За то дякую тебе, Велесдар.
Тут же, сидя на земле, они принялись обсуждать оборону Царьграда.
– Тройные стены с захода неприступны, – молвил Руяр. – От моря стены поменьше, но там своя трудность, – по воде подойти надо, – продолжил размышлять сотник.
– Зато, коли в Суд войти, с той стороны самые невысокие укрепления, стены одиночные, и соединяются всякими строениями, на которые можно влезть, – проговорил князь.
– Рассуждаете вы оба, как воины, – вступил в разговор молчавший до этого Велесдар, – а пред вами торговцы, вот и думайте, чего они более всего боятся.
– Убытку боятся, – почти хором ответили оба могучих воина и поглядели друг на друга.
– То-то! – улыбнулся волхв.
Князь и его охоронец встали и расправили плечи.
– Хорошо птицей быть, брат Руяр, да человеком-то лепше! – молвил Ольг, потянувшись всем телом. – Вот и ветер знак нам даёт, задул крепко с Великой Протоки. – Темников и воевод ко мне! – велел он сотнику.
* * *
Встревоженные не на шутку изведыватели ромеев с недоумением сообщали, что по берегу всюду, где стоят лодьи россов, слышен какой-то стук, но совершенно непонятно, чем могут быть заняты воины, осаждающие город. Разные слухи поползли по граду Константина, – про готовящиеся скифами-россами подкопы и подземные ходы, про сооружаемые ими осадные башни и вообще про колдовство ужасных северных язычников.
