– Мало Ольгу дел с Русью, так ещё и наша с Ольгой свара на его плечи. Прав братец, поеду я, всё ж ему легче будет. Да обидно ведь, четыре года живут, а детей нет. Предлагала поглядеть её да полечить, если надобно, да вишь, какая гордая невестушка, не желает или не доверяет мне. Да и в теремных делах верх хочет взять, чтоб всё по её нраву было, – то не такую снедь приготовили, то не так подали. Игорь никогда ранее о таких вещах не заботился, и откуда в ней, простой девице, сии ухватки берутся. Вроде и не грубит, да на замечания всегда свои словеса находит. А уступить ей – и вовсе на голову сядет, вот и искрим между собой, как два кремня. Может, и я в чём-то виновата, привыкла опекать двух родных людей, а теперь у сына жена есть, а у брата кружевница сия северянская, небось, завтра же к ней полетит на крыльях, столько не виделись… Ладно, уеду пока, пусть богини Бригид и Макошь управят всё, как надобно, – опять горько вздохнула Ефанда, смахивая невольную слезу.
* * *
Верно предчувствовала Ефанда: едва проводил её Ольг на северную их родину, как сам засобирался, только не на север, а к северянам. К ненаглядной своей Снежане, что волхвует по ночам над быстрыми коклюшками и вяжет тонкие кружева не то плата очередного, не то самой жизни. Своей ли, чужой, или может жизни вообще, со странами и народами, с горестями и радостями, с бесконечными никому не нужными войнами, с любовью неземной или, вернее, земной и небесной одновременно, которая ставит человека рядом с богами. Решать все вопросы он будет потом, после того как у реки Десны, в безымянной веси встретится со своей ненаглядной волшебницей. Всю дорогу Ольг представлял, как перешагнёт порог её крохотного теремка, дышащего покоем, светом и любовью. Как обрадует ненаглядную Снежану, что вопреки страхам её он жив и здрав и вернулся из дальнего похода с победой, да с дарами диковинными для неё, ненаглядной и единственной!
После той встречи, когда он признался любимой, что не боярин, а князь, когда они стали близки душой и телом, и поведала ему Снежана про гусиную верность, с тех пор всякий раз, когда шёл в полюдье, а иногда и помимо того, выкраивал время и встречался обратший счастие Ольг с любимой женщиной в её уютном светлом теремке. Сей особенный теремок Снежана возвела, получив его щедрую оплату «за плат» для сестры. Убрали добрые мастера северянские крышу с дома-землянки, накатали бревенчатый потолок, надстроили второй ярус, чистый, с берёзовой отделкой внутри, без чёрной печи, да со слюдяными и волоковыми окнами, чтоб от весны до осени было там светло и вольный воздух гулял. А печной мастер слепил да обжёг в своей мастерской, где обжигал горшки и крынки, округлые гончарные кольца с воротничком, которые уложил друг на друга, перемазывая глиной, и вывел от печи через верхний ярус аж на крышу новой горницы.
Сколько чудных ночей да задушевных разговоров, когда чувство времени и местопребывания таяло, как снежинка на горячей длани, даровала им сия светлая горница с широким резным берёзовым ложем и столом из липы! Всё злое и печальное – кровь сражений и утрата верных людей, ненависть врагов и княжеские заботы – всё оставалось за стенами этого волшебного крохотного – в одну светлицу – теремка.
Лето хоть и катилось уже к своему завершению, но травы ещё были зелены, цветы на лугах радостно кивали головами под дланью лёгкого ветерка и подставляли венчики щедрому солнцу.
Вот и теремок с коричневой, как крынка для молока горловиной печи, выведенной на крышу. На протянутой верви висят стираные женские одеяния, верный признак того, что хозяйка дома или совсем недалече. Радостный князь спешился, прихватив для начала небольшой ларец с заморскими украшениями. Взлетев на небольшое крылечко, он не успел взяться за резную дверную ручку, как дверь отворилась и из неё вышла… незнакомая молодая жена. Очи её сияли, она что-то рекла кому-то внутри горницы весёлым, даже радостно-игривым голосом. Увидев пред собой могучего белого воина в добротной одежде, дева осеклась и растерянно воззрилась на него. Ольг растерялся не менее молодицы, и некоторое время молчал, соображая, кто это мог быть.
– Ты верно, девица, дочь Снежаны? – спросил он, наконец.
– Нет, я не её дочь. Хозяйка уехала, – напирая на «о», как говорят вятичи, ответила девица, перестав улыбаться, а вслед за ней из двери вышел ладный юноша.
– Куда же она уехала? И надолго ли? – совершенно потерявшись от нежданного поворота дела, спросил воин.
– Она того не сказывала, но предупредила, что коли приедет боярин Вольг, то передать ему… я сейчас, – девица сокрылась в горнице, а когда выпорхнула пташкой на крылечко, то передала «боярину», вконец оглушённому неожиданным холодом и пустотой, возникшей в душе, некий свёрток.
– Да что мы на крылечке-то топчемся? – Опомнился молодец, – в дом пошли, негоже гостей на пороге держать.
На непослушных ногах вошёл Ольг в дорогую ему светёлку. Тяжко опустился на знакомую светлую лаву, застеленную рядном, поставил ларец на резной липовый стол. Рассказ молодой пары, которые говорили, одинаково «окая», иногда перебивая один другого, он слушал как-то отстранённо, в голове немного шумело.
– Мы сюда попали ночью, хозяйка сидела тут и плела свои кружева. Мы-то со Светобором убежали из своего селения, оттого что нам пожениться не разрешили. Меня отец хотел за богатого хазарина выдать, а я на него и смотреть не могла! – горячо волнуясь, рассказывала девица.
– Понял я, что по добру не выйдет, мои родичи тоже супротив были, потому что хазарина боялись, короче, сбежали мы на лошадях, – заговорил юноша со светло-русыми вьющимися волосами, которого девица назвала Светобором. – Этой весной, вскоре после Масленицы. Коней потом на лодку и припасы поменяли и по Десне долго плыли. Потом дождь с ветром начался, шкуру, которой мы накрывались, унесло, пришлось пристать к берегу.
– Идём уже сами не ведаем куда, с пути сбились, застыли крепко, одно в уме, лишь бы до жилья какого добраться, – перебила суженого девица. – А тут глядим – теремок, будто в сказке, и огонёк в окне виднеется. Постелила нам хозяйка на печи своей чудной, потому как после выпечки хлеба печь ещё тёплая была…
Ольг слушал молодых, а сам зрел тот день, когда он заплутал с воинами своими, и как впервые увидел Снежану, даже забыв спросить, как её зовут…
– Рассказали мы ей всё как есть, а она вдруг заплакала, – продолжил рассказ Светобор, – и глядит так, будто боится за нас или что-то своё вспоминает.
– Она нас после, как обсохли и отоспались, у себя оставила и одежду дала, – подхватила девица. – Помогали мы ей, а она нас отчего-то иногда Гордеем и Белокрылицей называла. Прожили мы у неё весну, а в начале лета вдруг она говорит, что уезжает, а сей теремок оставляет нам со всем скарбом.
– Перед ликом Макоши и соседями слово взяла с нас крепкое, что будем мы любить друг дружку всю жизнь, и никогда ничего худого не скажем и не сделаем. Выходит, повенчала нас, – глянул на суженую лучистыми очами юноша. – А сама собрала подушки да приспособы разные для вязания кружев и уехала.
– Прялку свою мне оставила, – добавила девица, – ну и всё для подготовки пряжи, – все мялки, трепалки, мыкалки. Она умела прясть из всего, – из кипрея, репейника, лопухов, лебеды, крапивы, не говоря ужё про лён, меня тоже многому научила…
