– Может, соседям сказала, куда едет? – немного придя в себя и превозмогая душевную боль, спросил, тяжко вздохнув, Ольг.
– Того не ведаем, это у них спросить надобно, – ответили молодые, переглянувшись и дружно пожав плечами.
Ольг развернул знакомый кусок грубого полотна, окрашенного мареной, и узрел кружевной плат. Первое, что обозначилось в сложном переплетении узоров, были гусь с гусыней и гнездо с яйцами. Печальные очи князя скользнули по молодым хозяевам теремка, девица гибким станом устремилась к полкам с глиняными кружками, чтобы напоить гостя, и чрево её обозначилось округлостью. «Добро, знать не пустоцвет девица» – мелькнула теплотой в сознании то ли его мысль, то ли Снежаны. «Плетение дело долгое, мало ли какие мысли за то время в голову приходят, может что-то и запуталось в кружеве, с нитью Макоши переплетясь…» – всплыли слова, обронённые при их второй встрече. Ольг ещё поглядел на кружевное послание, а потом прошептал:
– Нет, соседи тоже ничего не ведают, спрашивать их нет надобности. – Он бережно завернул последнюю весточку от Снежаны, спрятал её на груди и тяжело встал.
– Боярин, а ларь-то забыл, – окликнула его звонким голосом девица, когда он дошёл до двери.
– Нет, дочка, не забыл, это подарок, который мы со Снежаной вашей любви посвящаем, Гордей и Белокрылица, – едва заметно, грустно усмехнулся «боярин». – Живите, как вам хозяйка повелела, и знайте, она вас не оставила. Сейчас мои охоронцы ещё поднесут вам кое-что. – Сойдя с крылечка, он обернулся на основательного молодца и прильнувшую к нему сияющую молодицу. – Любви вам, Светобор и Повилика, – молвил нежданный гость и направился к своим охоронцам, что дожидались его на луговине.
– Отнесите в дом остальное, – тусклым голосом велел он Руяру. Сотник одними очами сделал знак, и молодой воин, молча взяв приготовленные свёртки с цветными паволоками, понёс их к теремку.
– Откуда сему боярину ведомо, что меня Повиликой зовут? – удивлённо молвила девица, ещё теснее прильнув к мужу. Тот только пожал плечами.
– Непростой сей боярин, любая, и тётка Снежана непростая, вот и всё, что я разумею, – наконец ответил Светобор.
Когда охоронец вернулся, князь взглянул на последнее пристанище своей любви, на соседние стоящие дальше дома и полуземлянки, что-то хотел сказать, но потом раздумал.
– Я у соседей спрашивал, они не ведают, куда уехала кружевница, – негромко молвил Руяр, – при всех только объявила, что оставляет молодым свой дом и приказала им жить в любви, всё!
– Тогда поехали к князю Черниговскому, – молвил Ольг, без привычной лёгкости садясь на коня.
Невесомый плат на своей груди он ощущал всю дорогу, и узоры его ли, или свои, всё время проходили перед очами. Он спрашивал про себя любимую, отчего она так нежданно исчезла из его жизни, чем он её обидел? И ответ появлялся перед ним в виде сложного плетения, и вместе с узором слышал он и голос Снежаны, и даже порой звонкий перелив её коклюшек.
– Мы с мужем и детками когда-то заложили гнездо Лада доброго, а с тобой, мой Лебедь белый, мы гнездо Любви истинной свили. Да столь уютное, что Мокоша и привела в него тех, кто должен в нём обитать и деток пестовать, а они потом сию любовь другим понесут, и так долго будет крепиться мир нашей любовью, коей на всех хватит.
– То доброе дело, не спорю, да как же мы с тобой, отчего для счастья других мы разлучаться должны, родная?!
– Может, наше дело гнёзда те вить, чтоб было, где любви поселиться и птенцов вывести. Сама-то я уже в роженицы не гожусь, летами вышла, а вот другим такую возможность даровать могу.
– Так ведь мы вместе гнездо любви свили, а теперь врозь?
– Как знать, может, придёт время, и Макошь опять узелки свяжет. Только ты сейчас более важным занят, – вон какое великое плетёшь гнездо, в котором новая Русь рождается, разве того мало?
– Да что ж это, с юности меня жёны учат, будто неразумного, прежде сестра, теперь ты…
– Так ведь жёны, они-то узоры и ткут из той пряжи, что им мужи привозят… – уже несколько лукаво прозвучал голос.
Так в долгой беседе с невидимой Снежаной доехал князь до Чернигова, где его отвлекли от бесед небесных дела повседневные.
* * *
В унынии возвращался домой князь Ольг. В Чернигове со старым Жлудом он дела все по добру и согласию порешал, да тоска его не шибко унялась. Время от времени осторожно прикасался дланью к левой стороне груди, где лежал заветный кружевной плат. Оттого что мысли были заняты, дорога домой показалась короткой.
– Отчего-то дым чёрный над Перуновой горой, – тревожно проговорил Руяр.
– Похож на погребальный, – высказал догадку один из охоронцев.
– Два дня тому волхв Живодар нас покинул, – молвила скорбно первая встреченная ими жена.
Ольг сразу поспешил на Перунову гору, где невдалеке от Святилища уже догорал погребальный костёр. Множество кудесников, костоправов и целителей, да разного прочего люда молча стояли вокруг скорбного пламени. Увидев князя, расступились, давая ему дорогу. Князь, ещё более помрачнев, стал подле кострища, провожая душу уходящего в Сварожий Ирий волхва.
– Да что ж такое, – воскликнул в сердцах Ольг, когда они с Велесдаром уже возвращались с погребальной тризны, – сестра уехала, любимая исчезла, волхв умер, что-то не так пошло в мире явском. Или навском?!
– В том нет противоречия, и ничьего злого умысла тоже нет, – отвечал, как всегда неспешно, волхв. – Мы много взяли в сей раз в явном мире, а он, как тебе ведомо, от иных миров неотделим. Если где-то прибывает, значит, в другом месте столько же и убывает. От любого деяния возникает между мирами дрожь особая, что расходится, как круги на воде. А мы ведь не только явский мир взбудоражили, а ещё волхованием своим самую Навь тронули, – Живодар, я с Могуном, Ефанда, Снежана твоя, да и ты сам тоже, все мы так или иначе с ипостасью навской связаны. Вот и пошли те волны туда-сюда ходить, как прибой морской. А Великий Триглав всегда к равновесью стремится.
– Значит, всё, что случилось, часть платы за победу нашу, отче Велесдар?
– Думаю, так оно и есть.
– В самом деле, не может большая буря вмиг успокоиться, на то время нужно, – согласился Ольг.
* * *
Берест, ещё слабый после ранения, едва удержался на ногах, когда к нему с визгом и радостным лаем бросились оба его пса, стараясь лизнуть наконец-то возвернувшегося хозяина. Они так радостно лаяли и прыгали вокруг, словно понимали, что вернулся он оттуда, откуда обычно уже не возвращаются. Лемеш, который всё это время присматривал за хозяйством, поочерёдно заключил Береста и Хоря в крепкие объятия.
– Я тут и посеять, и кое-что уже собрать успел, пока вас не было, – радостно сообщил огнищанин. – Огородина, правда, плоха, сыро тут для неё, в озёрной пойме, у меня-то в степи на приволье капуста вот такая выросла, – он показал руками, сколь велика у него капуста, – а тут большей частью и вовсе погнила, квасить будет нечего, – молвил он, а потом помрачнел, видно, вспомнив не только об огороде, но и о жене с дочерью.
