– И вера одна, и церковь, – наставительно произнёс Михаил, – только понимание её у нас и у римлян несколько разное. Об этом и повествует Всепросвещеннейший наш патриарх, и желает, чтоб ты, великий князь, эти различия непременно знал. – Он взял в руки свиток с крестом и стал читать, сразу переводя с греческого на язык россов.
– «Вера римская не добрая есть, – писал Фотий, – поскольку она зло исповедует о Духе святом, якобы он не только от Отца, но и Сына происходит – ”filioque”, тем самым разделяя святую Троицу. Постятся они только в субботу, хлеб пресный, а не кислый освящают. Верят в безгрешность Папы, чего Христос, Апостолы и Святые отцы никогда не учиняли, ведь невозможно папу или кого другого безгрешным именовать; у них многие папы были ариане, несториане и другие еретики, за что Соборами анафеме преданы. У них и жена Иоанна была папой, и идя с крестным ходом в крещение, родила прямо на улице и умерла; из-за того они праздник Богоявления и крестное хождение отставили, назвав его днём Трех королей. Потому не приобщайтесь зловерному учению их, и, взирая на их весьма коварные льщения и обманы, от бесед и переписки с ними уклониться должно» – с выражением закончил Михаил.
– Отче, а кто такие «ариане», «несториане» и эти, как их, «прочие еретики»? – снова с искренним любопытством спросил Аскольд.
– Это все те, кто неверно понимают замысел божий, искажая Святое Писание и нанося глубокий вред всему делу Христовой веры.
– Но неужели и Папа заблуждается, ведь его посланец отец Энгельштайн рёк, что множество церквей христианских во всей Европе почитают его как живого наместника самого Господа на земле и признают главенство Римской церкви?!
– Однако тот случай, о котором пишет Его Святейшество патриарх Фотий, когда папой стала женщина, да ещё и погрязшая во грехе, что показало рождение ею младенца во время крестного хода и последующая смерть, разве это не знак Всевышнего, что Римская церковь идёт не совсем по указанному Господом пути? – ответил митрополит, уже начиная сомневаться, действительно ли Аскольд столь наивен, или это притворство, за которым скрывается его невероятная хитрость, о которой предупреждал патриарх ещё в Константинополе.
– Разве я спорю со Святейшим патриархом? Конечно, нет, я просто хочу лучше понять, в чём ошибка Римской церкви, ведь я только в начале пути познания Бога истинного! – горячо воскликнул Аскольд. – И что такое «филиокве»?
Их беседа затянулась надолго, но и по её завершении отец Михаил не был совершенно уверен, что окончательно развеял все сомнения в душе князя Аскольда. А разницу «филиокве», то есть исхождения Святого Духа и от Сына Божия, а не только от Отца, новокрещённый Николай и вовсе постичь не мог.
– Если Отец – Бог, значит и сын Бог, если от Отца исходит Святой Дух, значит и от Сына тоже? – недоумевал Аскольд.
– Всё дело в том, что нельзя делить Святую Троицу: Отец-Сын-Дух Божий, как об этом говорит Владыка Фотий. И Святой Дух неделим. А римляне, не понимая этого, дописали в Святом Писании «филиокве», то есть, «и от Сына Божия». А разве можно посягать на священную заповедь самого Иисуса Христа? Это грубейшее нарушение канона!
«Где-то я уже слышал о неделимости Святой Троицы, – пробормотал про себя Аскольд. – От славянских волхвов. Только у них она называлась Великий Триглав. Ладно, нет нужды разглядывать каждое зерно отдельно, когда перед тобою целая гора ржи, а то от этих премудростей уже голова пухнет. Богословы на то ведь и учились, чтоб подробности веры людям растолковывать. Вот пусть и занимаются своим делом. Мне-то какая разница, есть это «филиокве» или нет, когда постятся, какой хлеб освящают – пресный или кислый, мне главное, как это противоречие между ними себе на пользу обернуть…»
* * *
Прохожий, у которого Евстафий спросил дорогу к мовнице, ответил не сразу. Он окинул любопытным взором чужестранцев и, почесав затылок, пояснил:
– Вот так идите вдоль воды, там, за вербовыми кустами на самом берегу и будет мовница, главное, по бережку идите всё время, вверх не поднимайтесь!
Пройдя некоторое время вдоль речного рукава, они и в самом деле узрели над самой водой низкое рубленое из цельных брёвен строение, которое даже отдалённо не напоминало константинопольские термы. Русло здесь было частью запружено, образовывая некий примитивный бассейн. Подарок Бога остановился, с некоторым сомнением глядя на строение, более походившее на кладовую для товара, нежели термы.
В сей миг отворилась боковая дверь мовницы, ведущая на небольшой мосток и, объятые белёсыми клубами пара, прямо в водоём друг за дружкой вывалились сразу несколько голых женских тел. Предвечерний воздух сотрясся от громких воплей восторга и женского визга. Опешившие от столь неожиданного видения греки застыли на месте, как будто их ноги приросли к земле. В это время из клубов этого самого не то дыма, не то пара явилась ещё одна дева. Чуть задержавшись на мостике, она подняла руки, закручивая длинные светлые чуть волнистые волосы в узел на затылке, при этом её распаренное тело с приклеившимися к нему какими-то листочками выгнулось так, что девичьи перси, будто большие розовые очи с тёмными зрачками сосцов, обратились к небу. Широкие бёдра со светлым треугольником лона, крепкие сильные ноги. До мовницы было около двадцати локтей, да ещё кусты, но отточенный взгляд изведывателя, приученный запоминать в подробностях всю картину увиденного, мгновенно охватил восторженным взором не только волшебное упругое тело, но запомнил каждый листочек, прилипший к мокрой девичьей коже. Вот стопы девы отделились от деревянного мостка, и она как-то необычайно медленно, как показалось поражённому греку, погрузилась в воду.
– Этот чёртов абориген специально направил нас сюда в женский день, – зашипел сзади Евстафий. – Пошли, – подтолкнул он напарника, – пока нас не увидели.
Но Дорасеос будто не ощутил толчка и не услышал голоса соратника. Он завороженно глядел, как дева лёгкими плавными движениями проплывала круг в водоёме, видимо ожидая, пока освободится деревянная лестница, по которой женщины поднимались обратно на мосток и скрывались в мовнице. Сведущий в красоте человеческих тел эллин ощутил природное естество девы, совершенной, как древнегреческая богиня. Артемида, не иначе!
– Да, женщины у скифов хороши, – полушёпотом молвил Евстафий, – но нам пора делать ноги, если они заметят нас и позовут своих мужчин, нам переломают кости!
Уже уходя, Дорасеос ещё раз обернулся и увидел, как та, которую он мысленно назвал «Артемидой», сверкнув напоследок мокрой спиной и крепкими ягодицами в лучах заходящего солнца, неторопливо и с достоинством скрылась за прокопчённой дверью мовницы.
На следующий день в «термах» был мужской день. В этот раз они шли по улице, а не петляли воль берега по тропке, на которую им вчера указал озорной киянин. Пред дощатой дверью с ручкой из древесного сучка, отполированного касаниями многих рук, Дорасеос несколько замешкался, невольно представив, что сейчас ему навстречу выйдет та самая дева с мокрыми, собранными в узел длинными волосами и прилипшими к распаренному телу листками.
